Закричал человек страшным голосом, когда толстое стекло под его тяжестью треснуло и начало полосовать живое тело, будто зубами грызть.
Толпа дальше неслась, повсюду оставляя за собой кровавые следы.
А следом, рокоча, неспешно танк выехал. Постоял на перекрестке несколько секунд, слепо пошарил в воздухе орудием и вдруг прямо по толпе выстрелил.
Чуткое тело толпы ждало этого, заранее содрогаясь в ужасе смертельном.
Вокруг Бэды упало несколько человек. Но толпа даже испугаться ему не позволила. Катилась и катилась бесформенным комом, подминая все лишнее, что катиться не могло. Упали убитые — по убитым покатилась. Упали раненые — и по раненым покатилась. Толпа была невинна, как дитя, охваченное страхом.
Будто пробку из бутылки, вытолкнуло толпу из улицы Балат-Шин обратно на площадь Наву.
Теперь вся площадь кишела народом. Часть людей понесло прямо на рабские бараки. Остановиться в этой давке было невозможно. И назад пути не было, ибо подпирали все новые и новые беглецы.
Из каждой улицы, что вливалась в площадь Наву, выкатывались с ревом и грохотом танки. Попробовали было люди в сторону Зират-Шин броситься — поздно. Оттуда уже жерло выпирает. Заметались, давя и топча друг друга.
В том углу, где рабские бараки помещались, десятки людей повалило на проволоку, что до сих пор под током стояла. Зашипела плоть, заплясала, будто живая. Кричали в толпе и плакали от ужаса, однако спасения не было — кто возле проволоки оказался, все на проволоке погибли.
Орали в бессильном страхе, солдат из будки караульной выкликая:
— Ток!.. Мудилы!.. Ток!
Пока решали солдаты, будет им что от начальства за самоуправство эдакое, пока с рубильниками возились...
Наконец, отрубили ток. И тотчас обвисли мертвецы и дергаться перестали, будто успокоились наконец.
Бэду же мимо пронесло и прямо к станции метро потащило. Как в дверях не раздавило — того не понял. Эскалаторы не работали — стояли, переполненные народом. Не сорвались — и то чудо. Толпа хлынула вниз, в катакомбы.
И прянула, встреченная автоматным огнем. На синий кафель станции «Площадь Наву» брызнула кровь. Кто уцелел, пал на плиты, руками голову прикрывая. А люди с площади все прибывали и прибывали. Наконец иссяк их поток — танки подошли вплотную к самой станции и перекрыли входы. Все, кто успел войти до этого, оказались заперты на эскалаторах и платформе.
И тут отворилась неприметная дверка с надписью «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН» и Петр, перекрывая своим ревом крик множества глоток, заорал:
— Сюда!
Очертя голову, спотыкаясь, мчались люди к этой дверке, слепо и безоглядно поверив в спасение свое. Бэда вскочил на ноги (до этого лежал лицом вниз) и тоже побежал к Петру. Его толкали и отпихивали, торопясь ворваться в убежище. С другого конца станции к беглецам уже подбегали солдаты.
Бэда ухватился пальцами за косяк двери, стараясь проникнуть внутрь, но тут его ударили прикладом по переносице и отшвырнули в сторону. Дверка между тем захлопнулась и с внутренней стороны кто-то быстро заложил засов.
Солдат, оттолкнувший Бэду, начал бить прикладом по переговорному устройству и, ругаясь, требовать, чтобы ему отворили.
Из переговорного устройства разгневанно рявкнул Петр:
— Здесь храм! Право убежища!.. Понял ты, дерьмо?
Солдат в ярости разбил переговорное устройство и выстрелил в металлическое забрало, откуда доносился голос Петра. Но никакого Петра там, конечно, уже не было.
С попавшей в ловушку чернью солдаты разобрались сноровисто и без долгих разговоров. Женщин и детей — кто на вид младше четырнадцати казался, ибо документов ни у кого не спрашивали — прикладами отогнали к эскалаторам. Мужчин же выстроили на платформе, лицом к рельсам, и одного за другим пристрелили.
Пиф шла по площади Наву, будто оказавшись посреди своего видения, где воздух был густым и твердым, хоть ножом режь, а стены домов и деревья тягучими, как резина. Но здесь все было настоящим. Дома, чахлые липы на краю площади, солдаты, мертвецы. Мертвецов было больше всего.
Пиф приблизилась к станции. Путь ей перегораживал танк. На броне сидел солдат и жевал кусок булки с растаявшим маслом.
Он рассеянно смотрел на женщину, которая шла мимо, вдруг опомнился и вскочил:
— Куда? Стой!
Пиф послушно остановилась.
— То-то, — сказал солдат, снова усаживаясь.
Пиф подошла поближе.
— Привет, — сказала она.
Он снова насторожился.
— Документы есть? — спросил солдат.
Пиф вытащила из кармана джинсов удостоверение младшей жрицы Оракула. Солдат посмотрел на удостоверение, на фотографию, на Пиф.
— Держи. — Он вернул ей удостоверение. — Как ты через оцепление прошла?
— Не знаю... Там что, оцепление?
— Конечно.
— Не знаю, — повторила Пиф. — Мне надо туда, на станцию.
— Не положено.
— Там один человек...
— Не положено, говорят тебе.
— Мне было видение, — сказала Пиф.
— А мне-то что, было у тебя видение или не было, — сказал солдат. — Мне начальство велело не пускать никого, вот и все тебе видение, красавица. Булки хочешь?
Он порылся в липком полиэтиленовом пакете, который лежал рядом, на броне.
— Спасибо. Что-то кусок в горло не лезет.
— Это поначалу со всеми так, — сказал солдат успокаивающе. И снова спросил: — Как же ты оцепление прошла?
Этот же вопрос задал Пиф командир танка, младший лейтенант Второй Урукской Набу-Ирри. Он тоже внимательно изучил удостоверение Пиф, постучал корочками с надписью «Государственный Оракул» по широкой своей ладони и, наконец, решился:
— Значит так, Иддин. Бери эту девку и топайте в башню Этеменанки. Сдашь ее лично его превосходительству генералу Гимиллу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29