Я же говорила вам как-то, что это просто черный кошмар, в котором все, что было, ничего не значит.– И от которого многие люди так и не могут избавиться.– Вы имеете в виду моего дядю? – Она вздохнула. – Да, я боюсь, что он никогда не сможет забыть все это. Он живет один и весь погружен в воспоминания.– Как так один? Где?– На ферме. Он взял ее у меня в аренду сразу же после войны. И проводит там все время, целыми годами. Это не очень хорошо для него.– Но у него, наверное, есть домоправитель и работники на винограднике и он очень занят?– Но это только днем. А ночью он предпочитает одиночество.– А как же бар «Кораблик»?– Он уже давно взял в компаньоны Николи. Он и Димитрий Парос хозяйничают там.Ломакс нахмурился:– А почему Димитрий?Она пожала плечами.– Мой дядя всегда чувствовал ответственность перед ним. Его отец был одним из тех, кто погиб в концлагере Фончи.– И все они ненавидят меня, – с горечью заключил Ломакс. – Все, кроме вас. Почему, Катина? Почему вы так отличаетесь от всех?Она поднялась и без раздумий сказала:– Потому что мне не за чем вас ненавидеть.Она смотрела в море, где солнце наконец скрылось за горизонтом, и Ломакс тоже встал и близко подошел к ней.– А почему вы так и не вышли замуж? – тихо спросил он. – Такая девушка, как вы, должна была иметь много предложений.Она медленно повернулась и в оранжевом рассеянном свете напомнила ему Елену, смотрящую на горящую Трою, которая уже никогда не будет прежней.Ее глаза были словно бездонные темные провалы. Она шепотом произнесла его имя, сделала шаг вперед, и они непроизвольно придвинулись друг к другу. Она притянула руками его голову и поцеловала его, а он поднял ее на руки и положил на плед.Она заплакала, все ее лицо стало мокрым от слез, его охватило странное чувство, и вдруг словно порывом ветра их подняло и забросило на другой конец времени.~~ * * * ~~Потом они шли обратно через сад, держась за руки, словно дети. Льняное платье Катины было сильно измято и в пятнах соленой воды, Ломакс вздохнул и нежно поцеловал ее в щеку.– Тебе надо бы переодеться перед ужином. Не стоит огорчать Ван Хорна в его годы.Они прошли через комнату и задержались у начала лестницы.– Думаю, мне надо принять душ, – сказала она. – Встретимся через полчаса.Он согласно кивнул.– Я буду на террасе с Ван Хорном.Она быстро поцеловала его и ушла, а он все стоял, охваченный какой-то грустью и все еще чувствуя ее аромат.На какое-то время ему удалось уйти от мира ненависти и насилия и погрузиться совсем в другие чувства. Но то, что он только что испытал там, на пляже, являлось совсем короткой прелюдией к тому счастью, которое он получит, если только ему удастся разрешить эту семнадцатилетнюю тайну. А он уже начал сомневаться, что это вообще возможно.~~ * * * ~~Ван Хорн сидел на террасе во все том же кресле, курил сигарету и смотрел на море в бинокль ночного видения.– А, вот и вы, – протянул он. – Довольны прогулкой?– Я был внизу, на пляже, – ответил Ломакс. – Очень хороший у вас катер.Ван Хорн кивнул:– Очень удобно. То есть я могу попасть на Крит в любой момент, когда мне заблагорассудится. А то почтовый катер ходит сюда только раз в неделю.– Мне это слишком хорошо известно, – подтвердил Ломакс.Он перегнулся через перила и посмотрел вдаль, на темнеющее море.– А зачем вы вернулись сюда, Ломакс? Почему именно сейчас, после всех этих лет? – мягко спросил Ван Хорн.Ломакс пожал плечами.– Мне казалось, что все изменилось, это так просто.– Но ничего не изменилось.Чувствуя, что он прав, Ломакс, нахмурившись, все же старался разобраться в своих мыслях. Через несколько минут он произнес:– Может, я где-то неправильно поступил.– Вы же хотели быть писателем, не так ли?Ломакс кивнул.– О, я все-таки им стал. Не великим романистом, как представлял себе, или чем-то в этом роде, но я кое-чего добился в киноделе.– Научиться отыскивать компромисс – это одна из самых трудных вещей в жизни.Ломакс в ответ грубовато рассмеялся.– Мне временами кажется, что жизнь сама делает компромиссы. Я достиг такого положения, когда каждое утро постоянно ощущаю привкус ушедшего дня. Я думал, что если снова попаду на Эгеи, у меня будет время подумать и я смогу понять, что сделал не так, и начать все снова.Ван Хорн вздохнул.– Не значит ли это, что все мы что-то хотим сделать и никогда не можем. Мы никогда не совершаем одну и ту же ошибку дважды, но творим кучу новых. – Он грустно улыбнулся. – Есть такая греческая пословица: «На каждую радость Бог дает две печали». Мы должны принимать жизнь такой, какой она есть, Ломакс, и в работе исходить из этого.Ломакс отрицательно покачал головой:– Ну, это слишком фаталистично, на мой взгляд. Человек должен иметь волю и бороться, когда ему становится трудно.– Я полагаю, что и в этом случае вы хотите поступить так же?Ломакс кивнул.– Я полностью убежден, что несу некоторую моральную ответственность за то, что здесь произошло, но я не хотел причинить вред этим людям. И не понимаю, почему должен нести крест за кого-то другого.– Но с чего вы начнете? Вы даже не знаете, что ищете.– В действительности это просто, – возразил Ломакс. – Я буду искать такого члена нашей группы, чья судьба отличается от других. Того, кто явно выиграл от своего предательства.– Из-за слабости или страха, вы это имеете в виду? – Ван Хорн покачал головой. – У вас ничего не получится, Ломакс. Каждый член группы пострадал так или иначе. Некоторые погибли, другие смотрели на эту войну из концлагеря Фончи, и все вместе мы были раздавлены в этом аду. Ни один не получил какой-либо поблажки, я уверяю вас.– Кроме Алексиаса, – заметил Ломакс.– Кажется, я уже говорил вам, что они отправили его в штаб гестапо в Афинах для особой обработки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40