Как он это проделывал, не спрашивайте, все равно не знаю. Но скачать закрытые данные для него не составляло ни малейшего труда. Для меня все эти компьютеры и сети – темный лес, да и в вопросах страхования я не силен…
Ага, как будто я сильна! И слава богу, пусть не забивает мне голову сведениями, недоступными моему пониманию. Я с большим удовольствием послушаю о вещах более простых и интересных. Так я и заявила Гурскому. Тот обрадовался:
– И прекрасно! Главное – суть аферы. Преступник вводил в компьютер страховой полис, тщательно выверив давно просроченную дату, составив по всем правилам, с указанием имени человека, в пользу которого страхователь оформил полис. Страховая сумма обычно составляла не очень большие деньги, которые не могли привлечь внимания. И все проходило гладко: страховая компания получала свидетельство о смерти и выплачивала денежки, переводя их на указанный банковский счет. После чего владелец счета, а сразу скажу – все счета были открыты на вымышленные лица, – так вот, владелец счета тут же переводил деньги на другой счет, в другой банк, в основном в Швейцарии и Люксембурге. Причем второй счет был цифровой, то есть закрытый паролем. И все деньги стекались к одному человеку. Сообщники ему просто не требовались. И инспектор Рейкееваген полагает, что пресловутый Соме Унгер являлся как раз тем самым паролем. Открывавшим доступ к закрытому счету.
– Но ведь и человек там тоже руку приложил! Не одни только компьютеры. Компьютеры-то трупы в багажники не запихивают!
– Вот-вот. Только до сих пор неизвестно, кто стоит за этой аферой. Никто его не видел, но получается, что покойная Нелтье его вычислила. И он с ней разделался. Рейкееваген уверен, что это человек из ее окружения. Инспектор лелеет слабую надежду на то, что один из обрывков на стоянке потерял он, а не пани. А вдруг? Но главное, конечно, то, что пани – единственный свидетель. Единственный, кто видел водителя «мерседеса».
– «Единственный, единственный», – проворчала я. – Заладили одно и то же.
– Потому что так оно и есть.
Мы закончили перекладывать бумаги на пленку, и я принялась изучать то, что оказалось сверху кучи. Это были в основном обрывки счетов и кредитных квитанций, сплошь цифры и иногда названия мест, где я пользовалась кредитками. И как, интересно, я пойму – мое это или не мое?
– Подождите, – велела я инспектору, – так мы ничего не добьемся. Я пользовалась пятью кредитными картами, а может, и шесть их было. Сейчас я выпишу их номера, и мы с вами на пару начнем проверять. Да-да, и пан тоже. Непременно! И пан может спокойно выпить хоть сто банок пива, работы у нас до ночи. А признайте, ведь это не иначе как указание свыше, что я не порвала их.
– А почему не порвали? – спросил инспектор, отгребая к себе часть мусора.
– От лени. Вы только гляньте, сколько пришлось бы рвать. Адов труд! К вашему сведению, рвать бумагу не легче, чем ощипывать куриные перья для подушки.
Я отыскала свои кредитки, аккуратно переписала номера, и мы приступили к работе. Кое-где попадалась фамилия – увы, моя. Изо всех сил старалась я припомнить бумажку, которая валялась за колесом, вроде бы она еще была мокрая и малость побольше моих кредитных квитков… Вроде бы. Но и среди моих бумаг попадались не только квитанции, что угодно можно было обнаружить.
И все же Гурский нашел!
Сверившись в очередной раз со списком номеров моих кредиток, он потер глаза, опять сверился, засопел и посмотрел на меня.
– Или у меня со зрением нелады, или вот она! Нет у пани такого номера.
Я вырвала у него бумажку и тоже сравнила номера. Да, в списке таких чисел не было. И по размеру она была немного больше моих.
– Брюссель, – прочла я. – «Тоталь». Это с заправки. В Брюсселе я не заправлялась и вообще в Брюссель не заезжала. Езус-Мария, Юрек-Вагон оказался прав! Преступник расплачивался за бензин, когда заправлялся в Брюсселе, и выронил квитанцию на стоянке в Зволле. А есть ли там дата? О, есть! Восемнадцатое августа, подходит. Нет, рановато…
Роберт Бурский нахмурился:
– Почему?
– Если заправился восемнадцатого, то что делал с этой машиной целых три дня? Хотя, постойте, кажется, понимаю. Приготовился и держал машину в каком-нибудь гараже. Так… Свистнул у Эвы машину, отправился из Парижа в Амстердам через Брюссель, по дороге заправился…
– А почему он сразу не выбросил бумажку? – спросил Гурский таким тоном, будто перед ним сидела не я, а убийца.
Пришлось объяснить этому наивному человеку, что, заправив машину, надо сначала отъехать от бензоколонки, а не выбрасывать тут же чек на покупку бензина. Чек – доказательство, что за бензин заплачено. А то ведь как бывает? Увидит какой мошенник – валяется чек, поднимет, войдет в будку, постоит у кассы, купит шоколадный батончик за восемьдесят грошей, о бензине и не заикнется, а выйдя, заправит свою машину, уже подогнанную к колонке, и спокойно уедет. Я сама была свидетелем, как искали такого мошенника, кто-то заметил, как он поднял брошенный кем-то чек. Вот почему я всегда уезжаю со всеми бумажонками, уже использованными, и моя машина постепенно превращается в небольшую свалку.
Гурский возразил:
– Вы – другое дело. Насколько я знаю, пани никого не убивала.
– Тем более! – живо возразила я. – Если бы я планировала убийство, то уж точно не стала бы привлекать к себе внимания, ведь никто из водителей не выбрасывает тут же чек. Эх, нет этой заразе подвернуться в самом начале! Столько работы псу под хвост.
– Все равно, нам надо просмотреть до конца оставшиеся бумаги, – возразил Гурский. – Никогда ведь не известно… А вы ничего не выбрасывали из других бумаг или каких вещей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78