В знак особого расположения к пострадавшему начальнику Колодец
отрядил к себе домой сопливого пацана за рублишко, чтоб тот притаранил
кастрюлю с малосольными огурцами в добавку к ресторанной закуси.
Боржомчик лучился желанием угодить и то и дело дотрагивался до
сальных волос, разделенных синюшно белым пробором: задания Мордасова
следовало выполнять с блеском, всегда отольется прямой выгодой; отпаренный
Филин с гладко зачесанными сединами и Шпындро, поднаторевший в
значительности всех и всяческих оттенков привели Боржомчика в состояние
тихого восторга, будто выпало ему принимать королевских особ: халдейская
душа Боржомчика преодолевала пропасть от хамства к нелепейшему заискиванию
в один прыжок, и сейчас официант, изгибаясь над Филиным, лил коньяк в
неположенное время в кофейные чашки, будто кого могли обмануть нехитрые
маскировочные уловки и как раз тайное - всем нельзя, а нам положено -
придавало трапезе после всех потрясений особенную терпкость, рисковость,
тем более, что в разрезе штор, стянутых почти у пола бронзовыми кольцами
виднелся посреди площади травмированный грузовиком бронзовый пионер Гриша,
блестящий от быстро кончившегося дождя, с теперь почти незаметной трещиной
на шее - результат сырости, притемнившей только что белый гипс.
Стол украшали цветы и Притыка. Филин ощутил то знакомое всем и редкое
чувство, когда беспричинно любишь всех и кажется очевидным, что жизнь -
нескончаемый праздник, устраиваемый лично для тебя.
Дружки Стручка меж тем драили машину Шпындро на площади и постовой
царил над ними и охранял их гражданский порыв, будто и не подозревая, что
усилия этих покореженных жизнью людей увенчаются водочной благодарностью
Мордасова или погашением долга, или внеочередным займом, да мало ли что
мог властелин площади.
В окне комиссионного синела табличка "Учет" и такая же, по краткости
одергивания, но уже желтая, болталась, прицепленная наспех к ручке входной
двери.
Шпындро пригубил коньяк из кофейной чашки и не успела еще обжечь язык
пахучая жидкость, как отставил неподходящее для коньяка вместилище, - еще
возвращаться в Москву и после пережитого на площади пить в преддверии
дальней дороги никак не следовало. Жалко! Колодец угощал... И еще Шпындро
чувствовал уколы ревности: во-первых, от неприкрытого желания Мордасова
прибрать к рукам Филина и еще от того, что Притыка, мгновенно определив,
что в раскладке начальственных стульев и столов Филин переигрывает
Шпындро, улыбалась краснорожему в татуировках с придыханием, и... глаза ее
источали столько тепла, что даже Мордасов посмеивался про себя, уверенный,
что подмышки Настурции вспотели.
Годами работая в комиссионном, Притыка с постоянством приступов
лихорадки принималась обсуждать необходимость смены работы: вот подыщет
себе другое место, должностишку не пыльную, престижную, в учреждении с
табличкой при государственном гербе, отловит там себе привязанность,
переплавит привязанность в семейный очаг и заживет особенной жизнью, как,
небось, живет жена этого Шпындро, не зная, что значит лаяться с клиентами,
каковы порядки в торге и как достается обильная, но нелегкая копейка.
Дурища, рассуждал Колодец, наматывая на вилку кус прозрачнейшего
балыка. Дурища! Невдомек, что папенькой не вышла, темп жизненных устройств
потеряла на самом старте, дочек да сынков заправляют на нужные места,
когда еще под задом отпрысков тепло парты не остыло, а Настурция хочет
скакнуть из тени бронзового Гриши да под герб с колосьями. Дурища! Одно
слово. Мордасов опрокинул кофейную чашку, вылакал до дна и наколов
взглядом Боржомчика издалека - тот только выползал из кухни - погнал к
буфету. Не зря Боржомчик свою краюху кусает, вмиг сообразил, через минуту
вышагивал по залу с четыремя новыми чашками кофе, на сей раз большими.
Филин пил коньяк, фыркая, откладывая в сторону изжеванную беломорину.
Боржомчик засек простецкие папиросы, хватил из кармана забугорные,
протянул на ладони, желаете?
Мальчишка! Филин пожал плечами, да он такими мог вымостить весь
участок на своей даче да разве объяснишь, что игра с беломором не так и
проста, как кажется.
- Это молодежь, - кивок на Шпындро, - предпочитает всякое-такое,
непременно чужое, а мы старики, как присосались к окопам, уж только могила
отучит, сорт переменит.
Шпындро смолчал: берешь, гад, как я, как все, гребешь - не брезгуешь,
хоть беломор смоли, хоть трубку, хоть в мундштук засовывай. И есть же
люди, верят - попадаются: взять Филина, костюмчик жеванный-пережеванный,
ни единой вещицы оттуда, разит табачищем, весь в наколках, вроде как со
времен то ли солдатского, то ли флотского братства, но в голову-то его
кудлатую не взелешь, про дочерей мало кто знает, а им только давай-тащи,
про дачу и вовсе раз-два и обчелся наслышаны, а смотрится убедительно,
особенно, когда взгромоздится на трибуну такой скромник, ничего ему для
себя не надо, делом только одним и жив. Ладно, папаша, развлекайся, как
хочешь, спасибо дуба не врезал, пиши-прощай тогда дальние странствия: как
прошипел из завистников один, кто и не припомнить: оторвать бы вас,
сукиных сынов, от помпы, дензнаки качающей. И еще добавил: думаешь, тебе
отчего хорошо? от того, что другим плохо, все завязано, Шпын, валютку-то
для тебя отрывают от детей да матерей в худосочных городках, сплошь из
мешанины кривых переулков и домов, с покосившимися стенками и дырявыми
крышами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93