ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Но для человека, как известно, ничего невозможного нет. В конце концов наставник новоэдемского юношества изловчился придавить пультик локтем, левой рукой взялся за указательный палец правой, и дело пошло.
«Баллада» таки нашлась. Запуская ее (не просто так, а чтоб в органной аранжировке и непременно архидьяконским басом), Молчанов бормотал: «Сейчас… Щ-щ-щас я вам устрою… Вы у меня взвоете, овцы паршивые, вашу в дьявола искусителя и в ракету-носителя душу мать…» Судя по тому, что висящая в ресторане тишина совершила чудо — сделалась еще непрошибаемей, чем прежде, — бормотал он это не про себя.
Наконец синтезатор взревел, да так, что ламповые блики закачались по-настоящему:
От святого Петра, ключаря райских врат,
По начальству доклады идут:
Каждый день столько душ отправляется в ад,
Что за вход черти взятки дерут.
А извечный путь в рай лопухами зарос,
Ходоки на нем перевелись.
Душам проще бездельно сползать под откос,
Чем карабкаться в горнюю высь.
Вот теперь уже взревел и зал, причем не только голосами — в лавине негодующих выкриков явственно различался грохот отодвигаемых стульев. Правда, Матвей был слишком занят, чтобы обращать внимание на всякие пустяки. Наставник юношества трудолюбиво пытался хоть каплю еще вытряхнуть из безнадежно пустого бокала на до хруста вытянутый язык.
«У коллег кой-чего перенять бы пора, —
Поучает начальство в ответ. —
Коль, к примеру, нейдет к Магомету гора,
Сам уходит к горе Магомет…»
Матвей не заметил, ни на каком именно полуслове заткнулся синтезатор, ни откуда взялись близ его, Матвеева, стола три (это, впрочем, довольно рискованное утверждение) румяноликих красавца двухметрового роста и такой же ширины плеч. Некоторое время наставник юношества тщетно пытался вникнуть в смысл пространной путаной нотации, с каковою обращалось к нему упомянутое неопределенное число красавцев. Кажется, речь шла о том, что в этом вот притоне греха и возмутительного разврата собираются развратники приличные и благочестивые, которые не любят, когда при них напиваются и непочтительно поминают святых.
Молчанов было хотел ответить чем-нибудь вроде «ну и собирались бы тогда не в притоне, а в церкви». Но спорить было лень. Поэтому он всего лишь привстал, звонко заехал одному из красавцев по правой щеке и невнятно попросил смиренно подставить левую.
Дальнейшее колледжерному учителю запомнилось плохо. Перед глазами плескалась тошнотворная муть, из которой высверкивали какие-то лица, предметы мебели, кулаки… иногда почему-то ботинки… Кажется, он все-таки кого-то пытался бить, и под его неуклюжие взмахи несколько раз действительно подворачивалась левая щека… правда, к сожалению, собственная.
2
Веки раздвигались так медленно, с такой невыносимой натугой, что Матвею отчетливо прислышался визгливый жалобный скрип. Но когда титанический труд увенчался-таки успехом и когда удалось, сцепив зубы да обливаясь слезами, перетерпеть нападение света, остервенело кинувшегося выгрызать обеззащитневшие глаза… Да, вот тогда-то выяснилось: приложенные усилия и перенесенные муки стоили того, чтобы их переносить и прикладывать.
Потому что вокруг обнаружились голые белые стены, и стен этих было три, а четвертую подменяла собой прочная решетка с раздвижными дверьми (запертыми), с раздвижным окошком (запертым) и с табличкой на глобале (первая надпись на глобале, увиденная Матвеем за последние четыре месяца): «Прикасаться воспрещено. Любыми способами препятствовать наблюдению из коридора воспрещено».
Молчанов умиротворенно смежил глаза и расслабился. Более детальное изучение окружающего интерьера ему не требовалось — еще в детстве будущему суперхакеру выпало предостаточно возможностей изучить такие интерьеры во всех их стандартных подробностях.
Не глядя и даже толком не ощупывая, он знал теперь, что валяется (в одежде, обуви и, кажется, в шляпе) на этаком жестком влагоотталкивающем топчане, хоть под, хоть за которым хрен спрячешься; а треть противоположной стены залита голубоватым керамопластом, из которого торчит кран (температура воды плюс тридцать два градуса по шкале Цельсия), раковина, полочка с умывальными принадлежностями (мыло от древности растрескалось, а зубной массажер лыс и на попытку включения реагирует одним лишь истерическим писком)… А еще там есть зеркало — непременно треснувшее и захватанное мыльными пальцами… Вспомнив о зеркале, Матвей непроизвольно вновь приоткрыл глаза и скосил их на «умывальный угол». В этот раз открывание глаз удалось с поразительной легкостью, но, пожалуй, лучше бы оно не удалось вообще.
Ошарашенный увиденным, Молчанов судорожно задергал ногами и сел, уставясь в надтреснутое, захватанное мыльными пальцами зеркальное стекло. А оттуда, из стекла этого, с ужасом пялилось на Матвея какое-то невообразимое уродище. Губы — ни дать ни взять хот-доги под кетчупом, нос цветом, формой и, главное, консистенцией напоминает маринованный томатоид, а уж глаза… Две треснувшие перезрелые сливы. Два стремительно, именно что НА ГЛАЗАХ, чернеющих синяка, в недрах которых совсем потерялись тусклые пятнышки заплывших зрачков. Ужас.
Матвей машинально притронулся к нижней губе и зашипел от как-то вдруг, толчком осознавшейся боли. Ч-черт… Похоже, хитроумный план увиливания от многолетнего труда в свинарнике обошелся намного дороже, чем кое-кто имел наглость рассчитывать… Да и удался ли он вообще, план этот?
Идея-то была примитивна, как все великое. Зиждилась она на том резонном соображении, что космопорт, как объект неисключительного пользования новоэдемской общины, находится под юрисдикцией не местных правоохранительных органов, а Интерпола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
«Баллада» таки нашлась. Запуская ее (не просто так, а чтоб в органной аранжировке и непременно архидьяконским басом), Молчанов бормотал: «Сейчас… Щ-щ-щас я вам устрою… Вы у меня взвоете, овцы паршивые, вашу в дьявола искусителя и в ракету-носителя душу мать…» Судя по тому, что висящая в ресторане тишина совершила чудо — сделалась еще непрошибаемей, чем прежде, — бормотал он это не про себя.
Наконец синтезатор взревел, да так, что ламповые блики закачались по-настоящему:
От святого Петра, ключаря райских врат,
По начальству доклады идут:
Каждый день столько душ отправляется в ад,
Что за вход черти взятки дерут.
А извечный путь в рай лопухами зарос,
Ходоки на нем перевелись.
Душам проще бездельно сползать под откос,
Чем карабкаться в горнюю высь.
Вот теперь уже взревел и зал, причем не только голосами — в лавине негодующих выкриков явственно различался грохот отодвигаемых стульев. Правда, Матвей был слишком занят, чтобы обращать внимание на всякие пустяки. Наставник юношества трудолюбиво пытался хоть каплю еще вытряхнуть из безнадежно пустого бокала на до хруста вытянутый язык.
«У коллег кой-чего перенять бы пора, —
Поучает начальство в ответ. —
Коль, к примеру, нейдет к Магомету гора,
Сам уходит к горе Магомет…»
Матвей не заметил, ни на каком именно полуслове заткнулся синтезатор, ни откуда взялись близ его, Матвеева, стола три (это, впрочем, довольно рискованное утверждение) румяноликих красавца двухметрового роста и такой же ширины плеч. Некоторое время наставник юношества тщетно пытался вникнуть в смысл пространной путаной нотации, с каковою обращалось к нему упомянутое неопределенное число красавцев. Кажется, речь шла о том, что в этом вот притоне греха и возмутительного разврата собираются развратники приличные и благочестивые, которые не любят, когда при них напиваются и непочтительно поминают святых.
Молчанов было хотел ответить чем-нибудь вроде «ну и собирались бы тогда не в притоне, а в церкви». Но спорить было лень. Поэтому он всего лишь привстал, звонко заехал одному из красавцев по правой щеке и невнятно попросил смиренно подставить левую.
Дальнейшее колледжерному учителю запомнилось плохо. Перед глазами плескалась тошнотворная муть, из которой высверкивали какие-то лица, предметы мебели, кулаки… иногда почему-то ботинки… Кажется, он все-таки кого-то пытался бить, и под его неуклюжие взмахи несколько раз действительно подворачивалась левая щека… правда, к сожалению, собственная.
2
Веки раздвигались так медленно, с такой невыносимой натугой, что Матвею отчетливо прислышался визгливый жалобный скрип. Но когда титанический труд увенчался-таки успехом и когда удалось, сцепив зубы да обливаясь слезами, перетерпеть нападение света, остервенело кинувшегося выгрызать обеззащитневшие глаза… Да, вот тогда-то выяснилось: приложенные усилия и перенесенные муки стоили того, чтобы их переносить и прикладывать.
Потому что вокруг обнаружились голые белые стены, и стен этих было три, а четвертую подменяла собой прочная решетка с раздвижными дверьми (запертыми), с раздвижным окошком (запертым) и с табличкой на глобале (первая надпись на глобале, увиденная Матвеем за последние четыре месяца): «Прикасаться воспрещено. Любыми способами препятствовать наблюдению из коридора воспрещено».
Молчанов умиротворенно смежил глаза и расслабился. Более детальное изучение окружающего интерьера ему не требовалось — еще в детстве будущему суперхакеру выпало предостаточно возможностей изучить такие интерьеры во всех их стандартных подробностях.
Не глядя и даже толком не ощупывая, он знал теперь, что валяется (в одежде, обуви и, кажется, в шляпе) на этаком жестком влагоотталкивающем топчане, хоть под, хоть за которым хрен спрячешься; а треть противоположной стены залита голубоватым керамопластом, из которого торчит кран (температура воды плюс тридцать два градуса по шкале Цельсия), раковина, полочка с умывальными принадлежностями (мыло от древности растрескалось, а зубной массажер лыс и на попытку включения реагирует одним лишь истерическим писком)… А еще там есть зеркало — непременно треснувшее и захватанное мыльными пальцами… Вспомнив о зеркале, Матвей непроизвольно вновь приоткрыл глаза и скосил их на «умывальный угол». В этот раз открывание глаз удалось с поразительной легкостью, но, пожалуй, лучше бы оно не удалось вообще.
Ошарашенный увиденным, Молчанов судорожно задергал ногами и сел, уставясь в надтреснутое, захватанное мыльными пальцами зеркальное стекло. А оттуда, из стекла этого, с ужасом пялилось на Матвея какое-то невообразимое уродище. Губы — ни дать ни взять хот-доги под кетчупом, нос цветом, формой и, главное, консистенцией напоминает маринованный томатоид, а уж глаза… Две треснувшие перезрелые сливы. Два стремительно, именно что НА ГЛАЗАХ, чернеющих синяка, в недрах которых совсем потерялись тусклые пятнышки заплывших зрачков. Ужас.
Матвей машинально притронулся к нижней губе и зашипел от как-то вдруг, толчком осознавшейся боли. Ч-черт… Похоже, хитроумный план увиливания от многолетнего труда в свинарнике обошелся намного дороже, чем кое-кто имел наглость рассчитывать… Да и удался ли он вообще, план этот?
Идея-то была примитивна, как все великое. Зиждилась она на том резонном соображении, что космопорт, как объект неисключительного пользования новоэдемской общины, находится под юрисдикцией не местных правоохранительных органов, а Интерпола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12