К тому же покрытие дороги оказалось слишком слабым для того, чтобы принять на себя удар колес мощной машины, и куски асфальта, один из которых перебил трубку гидросистемы, полетели в стороны. Крылья самолета почти касались деревьев с одной стороны дороги, а с другой – конец крыла сразу же оторвало ударом о бетонный столб.
Казак уже выпустил тормозной парашют и теперь изо всех сил жал на тормоза. Новый удар потряс самолет, и он, заметно накренившись, завертелся вокруг своей оси. Тормозной парашют зацепился за что-то, и его стропы, разорвавшись, остановили вращение и мощным рывком притормозили движение самолета вперед. Казак уже мало что понимал в происходящем – мельтешение, грохот, тряска, снопы искр…
Израненная машина вылетела за поворот, врезалась в сиротливо стоявший на площадке у обочины белый трейлер-рефрижератор и, толкая его перед собой, прокатилась еще с полсотни метров. К страшной какофонии добавился еще треск ломаемых деревьев, но именно они остановили самолет.
Казак секунд пять сидел неподвижно, приходя в себя после вынужденной посадки, и вдруг сообразил, что керосин-то мог и не весь слиться…
Осторожно, чтобы, не дай Бог, не сработала катапульта, он попробовал открыть фонарь, но перекосившаяся оплетка не позволила этого сделать. Еще раз… Фонарь не открывался. Да что такое! Казак почувствовал, что готов кричать и биться головой о прозрачный потолок, и молотить кулаками по фонарю и стенкам кабины…
«Прекратить панику», – строго приказал он себе и, немного подумав, достал свой табельный ПМ и выстрелил в стекло, потом еще, и еще… Кабина наполнилась дымом, но в стекле появилась дырка, от которой зазмеились трещины. Рукояткой «Макарова» летчик начал бить по ним, отрывая повисающие на полимерной прослойке куски стекла. Через минуту он уже смог просунуть в отверстие голову и плечи, а потом, положив пистолет на то. что осталось от приборной доски, двумя руками оторвал еще кусок и выбрался из кабины.
Где-то в окрестностях Зворника. Дороги Первое, что Казак ощутил, покинув самолет, был запах, вернее не один какой-то запах, а целый их коктейль. Остро била в нос ядовитая гидрожидкость, вытекавшая из разорванных трубопроводов, угадывались керосин и масло. Еще пахло свежей смолой от переломанных стволов, и хвоей. Но это все были понятные запахи. А вот откуда несло гнилью, Казак не сразу понял. Оказалось, источником вони был огромный искореженный рефрижератор, очевидно долгое время простоявший на жаре с отключенным охлаждением. Казак не стал уточнять, какие именно продукты испортились, и, зажав нос, спешно отошел подальше, и только остановился, собираясь взглянуть последний раз на своего «сухого», как горячая волна воздуха, накатившая вместе с глухим звуком взрыва, толкнула его в спину и повалила в начинавшую желтеть траву. Он только успел выставить руки. Быстро поднявшись с четверенек, он все же обернулся: на месте самолета разгорался большой костер, в котором вскоре начали рваться так и не использованные снаряды к пушке. От каждого разрыва остов «сухого» вздрагивал как в агонии, и Казак вдруг почувствовал, что на его глаза навернулись слезы. Стесняться было некого, и он вытер глаза жестким и неприятным на ощупь рукавом высотного костюма, затем, спохватившись, принялся его расстегивать и расшнуровывать.
«В огонь бы эту шкуру, а то поймут, что я жив и будут искать. Но лучше уж туда не соваться, от греха подальше, еще какой осколок отлетит. Да и наверняка они решат, что я разбился, – парашюта-то не было. Корсара ловили, но он прыгал, как говорится, на глазах у изумленной публики… И то ему удалось уйти практически без приключений, если, конечно, он все рассказал. Хотя это вряд ли – после тех дней он заметно изменился, надо будет его порасспросить, что ли. Но это потом, а пока важнее, что делать мне здесь и сейчас».
– Черт! Вот дурак-то! – вдруг выругался он вслух, обнаружив, что на радостях по поводу своего чудесного спасения оставил в кабине весь аварийный комплект. И теперь располагал только запасной обоймой к «макарову», старой нагайкой с украшенной серебром рукоятью, доставшейся от прадеда, да кредитной карточкой.
«И что будем делать? – Казак быстро припомнил все, что рассказывали на инструктаже. – Покинуть место приземления, избегая людных мест и дорог. Это запросто – дорога здесь совсем безлюдная. Даже вот рефрижератор бросили».
* * *
Решив не уповать на пустое шоссе – сейчас пустое, через десять минут кто-нибудь появится, – Казак повернулся к нему спиной и пошел вдоль края ельника, по едва заметной колее, поросшей жесткой травой. Эта грунтовая дорога была как бы границей между лесом и широким полем, засеянным кормовыми травами, которые давно уже пора было убирать, но ни одной убранной полосы на поле не было, хотя вдали, где зеленый ковер загибался вверх, на холм, стояли несколько самоходных комбайнов.
Увидев их, Казак приободрился – наверняка не боснийские вояки собираются скашивать эти травы. А с местным населением он уж как-нибудь договорится. Летчик прибавил шагу и даже начал насвистывать какой-то мотивчик, хотя на душе было не шибко весело – вспоминался лихой настрой перед злополучным вылетом. «Вот уж не в бровь, а в глаз – наказан за гордыню. Второй самолет группы разбит, а задание… задание наши, наверное, выполнили, да и мои снаряды, небось, тоже куда надо попали. Но зарубить себе на носу я должен. Мог бы ведь и разбиться, причем запросто!» Он пощупал плечо, на котором наливался сочной краской синяк, полученный во время посадки. Такие же синяки, как выяснилось, были и на ногах, и еще один мешал дышать под ребрами – поначалу уцелевшему летчику было не до них, а вот теперь боль иногда донимала с такой силой, что Казак кривился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148