Селия…

Она расплывалась в воздухе и расщеплялась надвое, расплывалась и расщеплялась, расплывалась и расщеплялась. Коридор заполнили фантомы – Селии убегали, уворачивались, защищались, нападали, кусались, падали замертво, истекали кровью, рыдали и визжали.
Я пытался бороться со всеми сразу и сам начал делиться. Я оплетал Селию сотней рук, которые превратились в тысячу рук, потом в бессчетное множество рук. Я сбивал кулаками ралетающихся призраков и сам разлетался во все стороны. Я начал сходить с ума, мне хотелось одного – повернуть время вспять, всеми своими телами вернуться назад, к исходной точке. Я собрал все свои воли воедино и рванулся куда-то и вырвался из фокуса безумия. И тут же что-то схлопнулось, и дребезги реальности с тенями моих тел слились в одно целое.
Я ввалился во внутреннюю комнату, бросился плечом на дверь. Замок клацнул, и я вдруг понял: спасен!
Спасен? А что стало со станцией? Похоже, вторая стадия разнесла ее на куски. После случившегося, испытав на собственной шкуре, как вселенная дробилась и разлеталась на осколки, я не мог себе представить что-нибудь иное. Хотя…
Подойдя к телеэкрану, я непослушными пальцами потянулся к панели, щелкнул тумблером. Экран загорелся. Передавали последние земные новости. Значит, «СГ» хотя бы отчасти цела.
Полагая, что комментаторы должны взахлеб рассказывать о ходе эксперимента, я переключил несколько каналов. Ничего. Ни единого упоминания. Но одно короткое сообщение о Вильфредо Джермани все-таки промелькнуло. Как передавали, он только что объявил о том, что намерен добиваться разрешения правительства на проведение специального эксперимента в жилой части «Славы Господней». Особый интерес ведущего вызвали протесты последователей Мэдисона.
Все это происходило девять месяцев назад. Я даже помнил эту телепередачу. Но я-то здесь, самый настоящий, во плоти. Как же это? А девять месяцев назад ни Вильфредо, ни Селия Джермани и не подозревали о моем существовании.
Страшное подозрение закралось в мою душу. Никому не известно о том, что я здесь. Я остался на «СГ» один, без воды и припасов. Я не смогу прожить девять месяцев. И одного не смогу. Даже если поймают мой сигнал бедствия и снарядят спасательную экспедицию, она не поспеет вовремя.
Отключив экран, я опустился в кресло.
Главное – без паники. Решение есть. Вот оно – здесь, в этой комнате. Гибернационная камера Шиндлера. Она способна поддерживать жизнь пациента практически вечно, и «челнок» с Земли спасет меня.
Правда, прежде, чем залечь в спячку, придется убрать труп Эрика и как-то от него избавиться. Посмотрев на саркофаг, я встал, подошел к нему и замер, словно громом пораженный. Камера работала. На табло светилось сорок ударов сердца в минуту, температура – шестьдесят восемь. Дыхание слабое, но равномерное.
А я-то думал, что убил Мэдисона. Конечно же, я убил его! Но брат вернулся к жизни. «Мне отмщение…»
Я задрожал. Потом способность трезво рассуждать вернулась. Скорее всего, в нем еще теплилась искорка жизни, и камера Шиндлера сделала все, что необходимо для ее сохранения.
Мои колебания длились не дольше секунды. Почему бы не повторить то, что однажды уже было сделано? Только на этот раз без осечки. Эрику придется снова умереть.
И нечего тянуть, надо действовать. Я взялся за дверцу, отомкнул запор. На дисплее загорелось предостережение: «Преждевременная разгерметизация опасна для жизни больного!» Приборы камеры развили бурную деятельность, всеми доступными способами поддерживая доверенную им жизнь.
Я пренебрег предупреждением. В борьбе против меня даже это чудо техники обречено на поражение. Я знаю гораздо больше способов умерщвления, чем оно – способов не дать умереть.
Дверца сопротивлялась, но в конце концов поддалась. Сражаясь с ней, я вдруг рассмеялся, сообразив, что Эрик жив лишь потому, что я его еще не убивал. Эта мысль показалась мне столь же нелепой, сколь железной была ее логика. Ведь если в результате опыта Джермани меня отбросило на девять месяцев в прошлое, то в это время Эрик был еще жив. Но ничего, это дело поправимое.
Окаменев, я уставился внутрь камеры. Стало ясно, что мне не выйти победителем. Действительность оказалась не такой простой, как я думал.
Мне не выйти победителем. Я не смогу победить, сколько бы ни оставался здесь и что бы ни делал в этой комнате. Слишком силен квантовый дракон, острыми когтями терзающий ткань действительности. Он непобедим.
Томас Мэдисон, пророк, выдуманный Эриком и мной, исчез. Когда-то между нами возникла шутливая перепалка – кому из двоих быть воплощением Живого Слова. Спор разрешило подбрасывание монеты. Элементарное случайное событие. Томасом Мэдисоном стал Эрик.
Томас Мэдисон больше не существует, а Эрик, вероятно, мертв. Или его никогда не было в этой вселенной. Но живой, из плоти и крови, человек, безмятежно воззрившийся на меня из саркофага, был мне хорошо знаком.
Я часто видел его в зеркале.
Послесловие
Замысел этого рассказа возник непосредственно из работы Ильи Пригожина, цитированной в эпиграфе, причем эпиграф этот в равной степени подходит и для самой статьи. Хотя работа представляет собой строгое описание научных фактов, а рассказ – всего лишь выдумка, многим может показаться, будто религиозный вождь, объегоривший невежественных фанатиков на полсотни миллиардов, – куда правдоподобнее непостижимых выкрутасов квантовой теории.
Итак, рассказ родился главным образом из статьи, но не только. Имелся и другой источник. Несколько лет назад издательство «Дорсет Пресс» выпустило новое издание книги Спрэга де Кампа «Инженеры древности».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10