У нее молодой, кровь с молоком, муж, бывший
крестьянский парень. Он сильной рукой держит корову за веревочный ошей-
ник и насвистывает веселую.
- Митя! Прошу тебя... Ой, держи!.. Она опять меня боднет...
- Держу, держу... Доите вашу корову с наслаждением...
Голова старухи трясется, и молоко циркает аппетитно в деревянный
жбан. Встревоженный вырос у костра Николай Ребров.
- Карп Иваныч! Как же быть?.. - проговорил он подавленно. - Озноб,
голова болит у меня... Просился к эстонцам. В двух мызах был, не пуска-
ют. В баню просился ночевать - гонят. Даже один выстрелил, в воздух,
правда... Слыхали?
- Эх, плохо, Коля, - сказал Карп Иваныч, - ложись у костра. Ужо я се-
на подброшу. Эх, парень! И одежишка-то у тебя один грех... Сергей, Се-
режка! - закричал он в тьму. - Скоро?!
- Вы, что же, гимназист? - спросил священник, и, кокнув об сковородку
яйцо, пустил его в шипящее масло.
- Реалист. Только что окончил...
- А папашенька ваш чьи же, какой, то-есть, профессии?
- Железнодорожник.
- Та-ак-с. А что же вас заставило бежать одних? - священник кокнул
четвертое яйцо и потыкал ножиком яичницу.
Во тьме, на дороге беспрерывный гам, крик, тяжелый грохот.
- Эй! Тут какая часть?
- Никакая. Тут вольные.
- Не видали ль полковника Заречного?
- Антилерия, что ли? Езжайте дальше. Они в фольварк ушли.
- Тпру! Стой, сто-о-ой!!.
Грохот смолк. К костру подбежали два солдата.
- Братцы! Дайте-ка перекусить. Не жрамши.
- Артиллеристы? - спросил отец Илья.
- Восьмая батарея. Не знай куда сдавать. Никаких порядков не разбе-
решь. Все начальство разбежалось. Сена нету... Лошади падают... Чухны
ничего не дают. - Измученные солдаты жадно чавкали поданные Карпом Ива-
нычем ломти хлеба.
- Никак вы из духовенных? - обратился бородатый солдат к батюшке?
- Есть грех... Священнослужитель из с. Антропова.
- Вот дьяволы какие, эти самые краснозадые, - злобно проговорил вто-
рой солдат. - Даже духовенные от них должны бежать.
- Им, анафемам, только в руки попадись... С живых шкуру спустят, -
сказал Карп Иваныч, хлебая щи.
- Ну, да и мы тоже ихнего брата, - сказал бородатый, вздохнув. - Мно-
го их на деревьях качается... Папаша дозволь щец хлебнуть. Пятые сутки
горяченького не видал... Ах, сволочи, как они нам нашпарили.
- Увы, - воскликнул батюшка. - Даже неисповедимо все вышло... Почитай
в Питере вы были, на Невском.
- Да и были бы... Измена вышла. Англия, вишь ты, задом завертела,
подмоги не дала. Надо бы ей с флотом быть, тогда наш левый фланг не
обошли бы. Эстонцы тоже помощи не оказали. Ну, и господа офицеры наши
вроде как свирепствовали с мужиком. Мужик, знамо, этого не любит... Вот
и...
- Да, да, - вздохнул батюшка. - Свершается реченное... Брат брата
бьет... Нате, христолюбивые воины, картошечки вам... А в Питере мы будем
скоро... Вера горами движет... Факт!
Из тьмы резко и пронзительно:
- Васильев! Васильев!.. Самохва-алов!! Айда скорей! Господин поручик
прибыли...
- А кляп с ним, с порутчиком-то, - сказал бородач и, перебрасывая с
ладони на ладонь горячую картошку, закричал: - Сей минут! Идем!!

* * *

Сыпал мелкий снег. Вершины сосен сонно брюзжали под легким ветром. У
потухавших костров стихли звуки и движенья.
Ночь. Николай Ребров спит, свернувшись на сене, у костра. Сон его
прерывист, сбивчив. "Встань, иди... А то умрешь..." - "Сейчас", - гово-
рит он и быстро вскакивает. Глаза его мутные, ничего не понимающие. Но
вот мысль и решимость озаряет их. Он тоскливо и медлительно оглядывается
кругом, как бы прощаясь с теми, с кем коротал далекий путь. Оглобли тес-
ного табора приподняты. Лошади понуро опустили головы, дремлют. Карп
Иваныч храпит под двумя шубами в обнимку с сыном. Его лицо пышет теплом:
снег тает и бежит ручейками в открытый рот. На возу чернеет скорченная
фигура священника. Помещица спит возле коровы. Ее муж подбрасывает в
костер топливо и насвистывает веселую. Где-то тонко и лениво тявкает со-
бачонка.
Николай Ребров перекрестился и, пошатываясь, зашагал к дороге. Тьма
становилась зыбкой, расплывчатой. Вверху, упав на снеговые тучи, дрожал
рассвет. Николай Ребров двигался по дороге, как лунатик, безжизненно и
слепо. Брошенные возы, таратайки, походные кухни казались ему то ползу-
щими копнами сена, то невиданными чудовищами. Вот слон больно ударил его
бивнем в лоб. Юноша отпрянул, открыл глаза: приподнятая, вставшая на пу-
ти оглобля.
"Спеши... А то умрешь"... Кто-то захохотал среди шагающих рядом с ним
сосен, и близко взлаяла собачка. "Спеши, спеши, спеши", твердило сердце,
но голову обносил угар, и нельзя понять, туда ли он идет. Ученическая
шинелишка расстегнута, картуз с медным значком наползает на глаза, сзади
треплется холщевый мешок с вещами, давит плечи, и юноше кажется, что в
мешке ненужный груз: песок и камни. Он хочет его сбросить, он уже занес
руку, но мешок вдруг стал легким, и ноги зашагали уверенней.
- Куда землячок?
Он оглянулся. Чуть позади его шагает, тяжело припадая на ноги, обод-
ранный парень.
- А ты куда?
- Прямо. Я из Красной армии удрал. - Красноармеец легонько снял с Ни-
колая Реброва торбу и перекинул через свое плечо: - Видать, устал земля-
чок. Ничо... Я подсоблю...
- Захворал я, - сказал юноша. - В тепло хочется, в хату. Верстах в
двадцати отсюда поместье Мусиной-Пушкиной... Там, говорят, пункт. Меди-
цинская помощь.
- Лазарет, что ли? Я тоже чуть жив... Ноги поморозил... Как поем, так
сблюю. Да и жрать-то нечего... Ослаб...
- Скоро утро, - вяло и задумчиво сказал Николай Ребров. Во рту сухо,
в виски стучало долотом, каждый шаг болезненно отзывался во всем теле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43