– И много еще мы увидим таких, как вы?
– Десять миллионов.
– Да что вы! – в притворном отчаянии девушка всплеснула руками. – Что же мы будем с ними делать? Вот, – она протянула ему букет цветов. – Вам как первому.
Христиан удивленно посмотрел на цветы и принял букет. «Это так по-человечески и так обнадеживает…» – подумал он.
– Мадемуазель… Я не знаю, как выразить… – он окончательно запутался, – но… Брандт!
– Господин унтер-офицер хочет сказать, – бойко и гладко, на хорошем французском языке заговорил Брандт, – что он очень признателен и принимает букет как символ нерушимой дружбы между нашими великими народами.
– Да, да, – подтвердил Христиан, завидуя легкости, с какой Брандт изъяснялся по-французски. – Совершенно верно.
– Ах, вот что! – воскликнула девушка. – Так он офицер! – Она еще приятнее улыбнулась Христиану, и он с удовольствием отметил, что местные девушки в общем-то ничем не отличаются от немецких.
За спиной Христиана на булыжной мостовой послышались чьи-то четкие шаги. Не успел он обернуться, как почувствовал быстрый, легкий, но резкий удар по пальцам. Цветы выпали у него из руки и рассыпались по грязным камням мостовой.
Позади него с тростью в руке стоял старик-француз в зеленоватой фетровой шляпе и черном костюме с орденской ленточкой в петлице. Он с бешеной злобой смотрел на Христиана.
– Это вы сделали? – спросил Христиан.
– Я не разговариваю с немцами, – отрезал старик. По выправке француза Христиан понял, что перед ним старый кадровый офицер, привыкший командовать. Это впечатление усиливалось при взгляде на его морщинистое, огрубевшее и обветренное лицо. Старик повернулся к девушкам.
– Шлюхи! – крикнул он. – Уж ложились бы поскорее, и дело с концом!
– Вы бы лучше попридержали свой язык, капитан! – огрызнулась смуглая девушка. – Вы-то ведь не воюете!
Христиан чувствовал себя очень неловко, но не знал, как поступить. Подобная ситуация не предусматривалась военными уставами, и нельзя же применять силу против семидесятилетнего старика.
– И это француженки! – сплюнул старик. – Цветы немцам! Они убивают ваших братьев, а вы преподносите им букеты!
– Но это же простые солдаты, – возразила девушка. – Они оторваны от дома, и все такие молоденькие и красивые в своей форме!
Она бесстыдно улыбалась Брандту и Христиану, и Христиан не мог удержаться от смеха, услышав эти чисто женские доводы.
– Ну хорошо, старина, – обратился он к французу. – Цветов у меня больше нет, и ты можешь возвращаться к своей выпивке.
Христиан дружески положил руку на плечо старика, но тот яростно сбросил ее.
– Не дотрагивайся до меня, бош! – крикнул он и пошел через площадь, свирепо отстукивая каблуками по булыжнику.
– О ля-ля! – укоризненно покачал головой шофер Христиана, когда старик проходил мимо.
Старик даже не взглянул на него.
– Французы и француженки! – кричал он, направляясь к кафе и обращаясь ко всем, кто мог его слышать. – Стоит ли удивляться, что мы видим у себя бошей? Нет у нас ни твердости, ни мужества! Выстрел – и мы разбегаемся по лесу, как зайцы. Улыбка – и наши женщины готовы лечь в постель со всей немецкой армией. Французы не работают, не молятся, не сражаются – они умеют лишь сдаваться. Капитуляция на фронте, капитуляция в спальне… Уже двадцать лет Франция только этим и занимается и сейчас превзошла самое себя.
– О ля-ля! – снова воскликнул шофер Христиана, немного понимавший по-французски. Он нагнулся, поднял камень и небрежно швырнул во француза. Пролетев мимо старика, камень угодил в витрину кафе. Послышался звон разбитого стекла, и сразу стало тихо. Старый француз даже не оглянулся. Он молча опустился на стул, оперся на ручку своей трости и с расстроенным видом, но по-прежнему свирепо уставился на немцев.
– Зачем ты это сделал? – спросил Христиан, подходя к машине.
– Да уж больно он расшумелся, – ответил водитель, здоровенный, безобразный и наглый детина – истинный шофер берлинского такси. Христиан терпеть его не мог. – Это научит их хоть немного уважать немецкую армию.
– Не смей этого больше делать, – хрипло сказал Христиан. – Слышишь?
Водитель слегка выпрямился, но промолчал, не спуская с Христиана тупого, нагловатого взгляда.
Христиан отвернулся.
– Ну хорошо, – буркнул он и скомандовал: – По местам!
Присмиревшие девушки молча проводили взглядом немецкие машины, которые пересекли площадь и выехали на дорогу, ведущую в Париж.


Подъехав к коричневой, украшенной скульптурами громадной арке у ворот Сен-Дени, Христиан почувствовал разочарование. На просторной площади вокруг арки уже стояли десятки бронированных машин. Солдаты в серой форме, развалившись на асфальте, ели завтрак, приготовленный в полевых кухнях, точь-в-точь как в каком-нибудь провинциальном баварском городке перед парадом в день национального праздника. Христиан еще ни разу не был в Париже. Он мечтал в последний день войны первым проехать по историческим улицам в голове армии, вступающей в древнюю столицу врага.
Лавируя среди слоняющихся солдат и составленных в козлы винтовок, машина подошла к арке, и Христиан знаком приказал следовавшему позади Гиммлеру остановиться. Это было условленное место встречи, здесь ему было приказано ожидать подхода своей роты. Христиан снял каску, глубоко вздохнул и потянулся. Его миссия закончилась.
Брандт выпрыгнул из машины, прислонился к цоколю арки и принялся фотографировать солдат за едой. Даже в военной форме и с черной кожаной кобурой у пояса он выглядел, как конторщик в отпуске, делающий снимки для семейного альбома. У Брандта была своя теория о том, кого и почему нужно фотографировать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42