И посеют, и уберут хлеб, и выполнят план. Что еще? Государственные вопросы? Там тоже без меня все сделают. Что я должна делать, чтобы не казаться равнодушной? Заметки писать в областную газету? Не умею. Да и… все, что там пишут, меня опять-таки не волнует. Все идет своим чередом, что же тут волноваться?
«Умная, – отметил Иван. – Правильно говорит».
– А в кино не люблю ходить – не интересно. Фильмы неинтересные. Ну что я могу сделать, если фильмы неинтересные?… Если я знаю заранее, чем все кончится, кто кого полюбит, кто будет прав, кто виноват. Скучно.
– Что ты с фильмами привязалась? Не в фильмах дело… – чувствовалось, что отец не сразу находит как возразить дочери, и от этого больше злится.
Иван с интересом слушал перепалку отца с дочерью.
– А в чем?
– А в том, что ты вот сейчас сидишь и преспокойненько меня же спрашиваешь: «А почему должна волноваться?». Да ты молодая, черт возьми-то! Поэтому. Почему я, старик, должен волноваться?
– По должности.
– Поехала!… Не то ведь совсем говоришь! И не так думаешь. Кривляешься.
– Возможно.
«Сам ты не то говоришь», – с досадой и сожалением подумал Иван; его начала раздражать деланная невозмутимость молодой женщины.
– Вот!… Вот это самое и называется равнодушием.
– Неубедительно.
Иван заскучал. Разговор перестал его интересовать. Кроме того, ему разонравилась Мария. Захотелось уйти домой.
– Пожалуй, поздно, – сказал он, глядя на Родионова. Тот спохватился.
– Ты что? Ну, нет. Это, брат, нет… Давайте-ка еще по одной выпьем. А потом споем чего-нибудь. Вон вы как хорошо давеча пели.
Иван усмехнулся, вспомнив Пашку: сидит сейчас, наверно, с отцом и с Гринькой и учит их петь про восемнадцать лет.
– А вы с кем согласны: с отцом или со мной? – спросила вдруг Мария.
Иван спокойно посмотрел ей прямо в глаза.
– Мое дело маленькое.
– Ну, а все-таки? Вы же слышали, о чем мы говорили…
– А о чем вы говорили? – Ивана охватило непонятное раздражение. Показалось ему, что женщина ждет от него какой-нибудь смешной глупости – тоже, видно, заскучала. – Вы, в общем-то, ни о чем и не говорили. А вы особенно.
– Так их, Иван!– поддакнул Родионов и испортил все дело. Иван замолчал.
– Так, – неопределенно сказала Мария и опять просто и весело оглядела его всего, потом внимательно посмотрела в глаза.
– Что? – спросил Иван.
– Ничего.
– А я, значит, тоже неважно выступил? – поинтересовался Родионов.
– По-моему, да, – с суровой непоколебимостью ответил Иван.
Отец и дочь засмеялись.
– Тогда выпьем! – Родионов подал рюмки молодым.
Мария взяла свою, подняла.
– За правду-матку!
«Воображаешь из себя много», – подумал о ней Иван и выпил залпом. И почувствовал, что женщина наступила ему на ногу. Иван ухом не повел. Как сидел, так и продолжал сидеть, в сторону Марии не посмотрел. Закусывал. Женщина опять наступила на его ногу. У Ивана сдавило сердце… Он откинулся на спинку стула, нехотя полез в карман за папиросами. На женщину опять не посмотрел. Она убрала ногу.
«Вот так. Так-то оно лучше будет», – весело и победно подумал Иван. Домой идти расхотелось.
– Ну, так споем? – Родионов посмотрел на Ивана.
– Я певец неважный. Подтянуть, если что, могу, – сказал тот.
– Какую вы любите? – спросила Мария.
– Гоп со смыком, – Иван посмотрел на женщину и улыбнулся. И понял, что пошутил рискованно: у той нехорошо дрогнули ноздри красивого прямого носа и так же – чуть дрогнув – сузились холодные глаза. – Русскую какую-нибудь.
Родионов встал.
– Сейчас гитару принесу, – сказал он и вышел из комнаты.
Иван внутренне весь подобрался – ждал.
– Вы молодец, – насмешливо сказала Мария.
– Спасибо, – вежливо поблагодарил Иван. И спокойно и серьезно посмотрел на нее. – Стараюсь.
Мария слегка растерялась. Иван понял почему: она, видите ли, позволила себе вызывающе-смелый жест – наступила на ногу. А это не приняли. Причем это, конечно, надо было принять и понять как знак союзнической солидарности в борьбе со стариками. Но после этого молодой союзник может «по-товарищески» обнять женщину за талию, а при удобном случае притиснуть в углу. И тогда-то получит в ответ обжигающую пощечину. Иван эти шуточки знал. Потом выяснится, что она просто «хотела обратить его внимание на то-то, а он, оказывается, понял это вон как!…»
«Сильно умная», – думал Иван о женщине. Он не хотел затевать с ней никакой игры. Он устарел для игры.
– А где гитара-то, Мария? – спросил из другой комнаты Родионов.
– На комоде, наверно! – громко сказала Мария. – Или за ящиком.
Иван аккуратненько – мизинцем – стряхнул пепел в блюдечко.
– Вы оригинальничаете или действительно такой? – спросила женщина.
– Какой?
– Такой… что-то вроде телеграфного столба – прямой и скучный.
– Я бы ответил, но неудобно – в гостях все-таки.
– А вы коротко, в двух словах.
– В двух словах не умею, я не учитель.
– А вы кто, кстати?
– Шофер.
Женщина не сумела скрыть удивления. Ивана это окончательно развеселило. Он повернулся к женщине и тут со всей ясностью понял: она красива, как черт ее знает кто!
– Что? – спросил он и опять улыбнулся.
Женщина ничего не сказала, пристально и серьезно смотрела на него.
Родионов нашел наконец гитару. Неумело забренькал, направляясь к ним.
– Ну-ка!… – сказал он, подавая гитару дочери.
Мария взяла ее, отодвинулась со стулом от стола, положила ногу на ногу. И опять Иван, не желая того, увидел белую полоску на ее ноге – между чулком и юбкой.
– Так что же?… – Мария посмотрела с усмешкой на Ивана.
– Что хотите. Спойте только одна.
Мария подстроила гитару, подумала… Запела негромко:

Не брани меня, родная,
Что я так люблю его…

При первых же звуках песни, необычайно верно выбранной, у Ивана заболело в груди – сладко и мучительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166