рай!
– Батя, достань-ка нам неводишко, – сказал вдруг Родионов. – Мы сбегаем, пока светло.
Пасечник ушел за неводом, а Кузьма Николаич начал снимать с себя одежду.
– Разболокайся, – велел он Ивану. – Уху сейчас варить будем.
Иван разделся до трусов, побежал вниз по отложине… Охватила первобытная бездумная радость. Затеять бы с кем-нибудь «борца» – бороться, напрячь до боли занеженные мускулы, хряпнуть об землю противника… И потом лежать на земле лицом вверх и тяжело дышать.
– Эгей!… – крикнул сзади секретарь.
Иван оглянулся, секретарь бежит за ним чуть ли не вприпрыжку с неводом на плече.
– Давай с ходу! – крикнул Родионов и показал рукой на речушку.
Иван так и сделал – ухнул с ходу в речушку, заорал дурным голосом и выскочил на берег.
Родионов стоял на берегу, хохотал, как ребенок – со всхлипами. Иван его еще не видел таким.
– Что?… Нарвался? Она только с виду безобидная…
– Это что же такое? Почему она такая холодная-то?
– Родниковая. Ну, раз уж ты окунулся, лезь вглубь.
Сделали четыре тоньки. После каждой Иван бросал невод и бегал по берегу – согревался. Вода была просто ледяная. Родионов выбирал из невода рыбешку – чебаков, битюрей, – посмеивался:
– Вот так, так… привыкай. А то набаловались там в бассейнах-то…
Наловили рыбы на две хорошие ухи. Пошли к избушке. Намокший невод несли вдвоем. Шли медленно. Разговаривали.
– Ну, как?… На родине-то? – спросил Родионов.
– Хорошо.
– Люди нравятся?
– Люди как люди… Везде люди.
– Не скажи… Я, грешным делом, городских недолюбливаю, – признался Родионов. – По-моему, они зазнаются здорово. Я только не могу понять почему.
– Культуры больше, поэтому… – Иван сам недолюбливал городских жителей, но поддакивать секретарю не хотелось.
– Культуры… – повторил секретарь. Это было самое уязвимое место Родионова – культура городских и деревенских. Сравнение шло всегда не в пользу деревенских, и Родионова это злило. Он спорил.
– Вы что, обиделись, что ли? – спросил Иван, чувствуя, что секретарь замолчал неспроста.
– Да что ты! – откликнулся тот. – За что?
«Открою техникум – сразу все заткнутся», – думал между тем секретарь. В последние полтора-два года у него была одна заветная мечта – открыть в Баклани техникум механизации сельского хозяйства. Сперва хотел один, своими силами, поднять эту махину – не смог. Списался со специалистами в Москве, изучил вопрос и начал подговаривать соседних секретарей райкомов – вместе затевать дело. Подал проект в крайком: межрайонный сельскохозяйственный техникум имени XX съезда партии. Причем только в Баклани. Проект в крае нашли вполне реальным, только не поняли: почему обязательно в Баклани? Есть села крупнее и ближе к городу. Родионов не смог убедительно доказать, почему в Баклани, и опять стал задумываться, как осилить такую работу одному. Ему хотелось, чтобы техникум был в Баклани, и все.
Уже сумерки опускались в долину. Пал туман. Было покойно на земле.
Около избушки, в оградке, горел небольшой костер; дед суетился около него.
При свете костра начали потрошить рыбу на чистой тесинке. Дед смотался в избушку и через минуту вынес туесок с медовухой. Шел в темноте по оградке, держал в руках туесок, ворчал:
– Глаза стали – ни хрена не вижу.
– Что он суетится так? – негромко спросил Иван.
– Он знает, – так же негромко сказал Родионов.
– Ну-ка!… После родниковой водички-то!… Глотните! – радостно говорил старичок, подавая туесок секретарю. Тот отпил немного, подал Ивану. Иван приложился и выпил чуть не все пиво. Оно было очень вкусное.
Потом сидели, ждали уху. Родионов смотрел задумчиво на огонь, молчал. Вспомнились ему далекие-далекие дни молодости: покос, Федя Байкалов, Марья… Уходит жизнь. Постоянно. Каждую минуту. Тогда он не понимал этого, а сейчас понимает. И трудно как-то понять, что она не совсем кончается, что тут же встают еще сотни новых жизней и начинается все сначала. Он так глубоко влез в эти мысли, что когда наклонился прикурить к костру и вдруг увидел Ивана, то вздрогнул. На мгновенье почудилось даже, что с ним рядом сидит Марья.
Дед помешивал в котелке таловой палочкой, приговаривал:
– Сича-ас дойдеть… глаза уже побелели. Эх, и ушица будет! Еще, что ль, туесок принести?
– Хочешь, Иван? – спросил Родионов.
– Нет.
– Я тоже.
– А вчера этта приехали тоже… смехота одна! – начал старик, но секретарь перебил его:
– Кто приезжал-то? Туристы?
– Ага. Две бабы с ними. Пьют тоже, как мужики. Танцы и тут открыли…
– Ну, а что ж… Отдыхают люди.
– Оно конечно. Я ничего. Мне только шибко бабы не глянутся – в штанах, гогочут, как кобылы… Ну, готова!
Хлебали уху прямо из котелка деревянными ложками. Иван никогда с таким удовольствием не ел.
«Надо Марию привезти сюда», – думал он.
Тихонько гудел, постреливал костер. С ласковым звуком – твить! – отскакивали в разные стороны красные угольки и умирали на земле. В лесочке громко вскрикнула какая-то ночная птица. Ей откликнулись с реки:
– Гыть-гыть-ыть-ыть!…
И звуки эти далеко прокатились по долине.
Дохлебали уху, закурили…
– Вынеси нам тулупишко, – попросил Родионов. – На сене ночуем.
– А пошто? А в избушке?
– Там клопов у тебя до черта. Что ты их не выведешь?… Где так знахарь, а тут…
– Верно, клопы имеются. Дамочки вчера визжали.
– Давай тулуп.
Легли на свежем сене в древнем сарайчике. Долго лежали молча. Спать не хотелось.
– Вспомнил, как дочь ваша поет, – сказал Иван. Ему хотелось поговорить о Марии.
– Поет, да, – согласился Родионов. И все.
– А чего вы о ней так говорите? Как-то нехорошо, – не отставал Иван.
Родионов долго лежал молча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166