Вытащив револьвер, он выстрелил, почти не целясь. Фонарь брызнул
осколками. Улица, двое полицейских, машина и тело убитого погрузились во
мглу.

Десять лет в одном классе, за одной партой - это внушает надежды. Так
ему по крайней мере казалось еще пять минут назад. Действительность
убедила Виктора в обратном. Черт его знает, чего ждал он от этого звонка,
но с неожиданным ужасом он вдруг понял, что не в состоянии больше слушать
однокашника. Все эти округло-безличные "ладненько" и "ясненько",
прилетающие с того конца провода, раздражали его, вздымали в душе неясное
озлобление. Разговору не суждено было стать спасительной соломинкой, -
напротив, Виктор еще больше утвердился в правильности выбранного решения.
И даже не в правильности, а в некой роковой закономерности. Естественно,
все вокруг было неправильно. Все до последней мелочи. Своей очевидной
неправильностью поражал весь мир, вся вселенная, и мозг, измученный
безуспешным поиском того, что можно было бы считать правильным, прибег к
последнему из оставшихся выходов.
Увы, беседа с однокашником не помогла. В голосе, бубнившем из трубки,
звучало все то же вежливое бездушие. Какого рожна он вообще затеял этот
разговор!.. Виктор нервно прикусил губу... К нему, столь рано познавшему
прелести эмиграции, исколесившему пол-Европы, испытывали в Отечестве
нездоровый интерес. Хуже всего было то, что даже самым близким людям
передалось это шкодливое любопытство. А как же! Эмигрант, прошедший войну
и плен, избравший местом поселения чужбину! Тут, кто хочешь, стушуется.
Здешние же новоиспеченные друзья и приятели понятия "эмиграция" не
понимали вовсе. Возможность раскатывать по планете измерялась наличием
свободного времени и толщиной кошелька. Не более и не менее. Да и к войнам
они относились поспокойнее. Политические убеждения превращались в нечто
осязаемое лишь с приближением к границам нефтяного Востока и той же
непредсказуемой России...
Непринужденно объяснив, что живет он нормальненько, однокашник
переметнулся на тему торговли машинами и компьютерами, и в интонациях его
впервые промелькнули нотки заинтересованности. Виктор стиснул зубы. Это
было уже чересчур! Открыть в друге детства, стопроцентном русском
"Ванюшке", местного люмпена-капиталиста - это надо было специально
додуматься и подстроить!.. Не дослушав фразы, он положил трубку.
Виктор снова исчез. На потрепанном жизнью диване третьесортного
гостиничного номера очутился мужчина по имени Вилли - с седыми,
переходящими в неряшливые баки висками, с глубокими, прорезавшими лоб
морщинами.
Вялым движением вновь образовавшийся Вилли провел ладонью по
подбородку. Колючая трехдневная щетина останется теперь, видимо, навсегда.
Заставить себя побриться у него просто не хватит сил. Да и кого
заинтересует такое пустяковое обстоятельство, что тридцатилетний покойник
выглядит на все сорок! Умирать можно в любом возрасте. Были бы, как
говориться, под рукой петля и надежный крюк.
Тусклым взглядом он обвел комнату. Серая малометражная берлога, в
которой довелось провести не одну тысячу унылых часов... Тоненько журчала
вода в ванной, за стеной страстно переругивалась латиноамериканская
парочка. Все было до омерзения знакомо: дешевая гостиничная мебель,
пожелтевшие, со следами потертостей обои. Кран в ванной протекал с самого
въезда сюда, громкоголосые соседи с руганью просыпались, с руганью
отходили ко сну.
Петля и крюк...
Вилли взглянул на простенькую пластмассовую люстру. Ее, конечно,
придется снимать, иначе получится неловко - три серых запыленных плафона и
под ними он - нелепое синелицее создание, показывающее миру вздувшийся
язык. Без особых усилий Вилли представил себя стоящим на шатком стуле с
обвившей шею веревкой. Прелестная картинка!.. И что же дальше, дружок?
Какие-нибудь мудрые мысли напоследок или небольшая проникновенная речь?..
Он усмехнулся. Что же вы предпримите в свою последнюю минуту, сеньор? Что
скажете такого, что следовало бы услышать потомкам?.. О том, что жизнь
полна помоев по самый край, что хороших людей меньше, чем плохих, что за
долгие годы, можно сказать, десятилетия, он, Виктор Пицеренко, мужчина с
высшим образованием, не урод и не лодырь, прошедший огонь, воду и медные
трубы, так и не обзавелся ни одним мало-мальски приличным товарищем?
Впрочем... Вилли вспомнил о Майкле. Микки или Майкл - звать можно
было как угодно, в зависимости от настроения. Он скверно поступил, что
забыл Майкла. Тот в самом деле любил его. Викки и Микки образовывали в
совокупности довольно славный дуэт, в унисон роняющий слезу по временам
"Битлз", неплохо исполняющий последнюю песнь "Варяга", "Йестедей" Пола
Маккартни и гремуче-веселящее "Взвейтесь кострами...".
Да... Майкл, пожалуй, и впрямь огорчится, когда узнает. И на похороны
обязательно явится. Посочувствует и ему, и себе, потому что только с Вилли
у него получались настоящие "рашен загуль". Эти самые "загуль" Микки
чрезвычайно уважал, видя в них одно из таинств великой северной державы. К
таинствам подобного рода он желал приобщаться примерно раз в месяц. И раз
в месяц он с германской пунктуальностью приходил к Вилли с сумкой, забитой
разнообразными продуктами, а также с неизменной литровой бутылью виски. О
своей очередной готовности к "загуль" он не забывал оповестить заранее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10