Кинув взор на сонные парящие воды, быстро разделся, с наслаждением ступил на прохладный кусачий песок голыми пятками. К черту сапоги! К черту вообще всяческое обмундирование! Он стал вольным человеком, и вольная стихия принимала его в себя.
Войдя по грудь в теплую кисельную воду, он толкнулся от дремлющего в илистой прохладе дна и медленно поплыл. Вода чуть слышно бурлила за спиной, пузырящийся шлейф убегал в молочный туман. Артур не боялся потерять берег: озеро было небольшим — в этакий средний стадиончик. Где-то на его поверхности покачивались кувшинки, а покатые, усыпанные хвоей берега были тесно усажены чумазыми, истекающими смолой соснами. Помнится, в прежние времена здесь сновала пропасть белок. Еще были трясогузки, кукушки, дятлы…
Ему вдруг страшно захотелось прогуляться вокруг озера. По песку, по шершавой от шишек траве — и обязательно днем, чтобы таять куском масла под жарким солнцем, купаться глазами в лесной зелени, грудью встречать всполошенных его приближением кузнечиков. Сколько он мечтал о подобном! В казарменной темноте, среди храпа, вони и сонного бормотания…
Отплыв достаточно далеко, Артур перевернулся на спину и расслабленно раскинул руки. Он еще двигался по инерции вперед, толкая перед собой легкий бурун воды, но чувства его уже слились со спокойствием озера, растворились в его баюкающей колыбели. А ведь этого могло и не быть. Из Бункера убегали очень немногие. Выбирались либо с сумасшедшим поездом, прицепившись к днищу магнитными присосками, либо через катакомбы, выход из которых по слухам выводил за пределы боевого периметра. Это казалось самым простым, но отчего-то мало у кого получалось. В катакомбы высылались отряды охотников-карателей, и беглецов неизменно приканчивали, а отцепиться на полном ходу от мчащегося броневого чудовища было делом не то чтобы невозможным, но чрезвычайно рискованным. Пятивагонный монстр, оснащенный пулеметами, лазерами и автоматическими пушками, бегал по периметру Бункера со скоростью в сто и более километров в час. Уже не однажды в подземелье приволакивали изувеченные тела дезертиров. Этот последний путь бегства полковник даже поощрял. В бронированное чудо на колесах, выбирающееся из подземного депо раз или два в неделю, он был фанатично влюблен. Снаряды и пули железнодорожной артиллерии сопровождали его сердечный привет миру, что все еще жил наверху, не взирая на бомбы и бесчинствующие болезни.
Артур выбрался из Бункера иначе — через центральный колпак, миновав люк, предназначенный для разведчиков. Его выпустил инженер-хроник, человек, о котором Артур не знал практически ничего, кроме того, что тот безнадежно болен. Инженер тоже ничего не знал об Артуре. Но тех нескольких мимолетных встреч, что имели место под землей, хватило обоим, чтобы проникнуться в отношении друг друга совершенно необъяснимым доверием. Такое тоже порой бывает. Симпатия с первого взгляда, по дуновению некоего божественного тепла. Встретиться однажды с незнакомцем глазами и все вдруг о нем понять. Не узнать, а именно понять! И про расстрельную болезнь инженера Артур тоже понял. Более того, ему показалось, что и инженер это сразу почувствовал. Так тоже иногда бывает: он знает, что ты знаешь, что он знает — и так далее… При этом инженер ничуть не обеспокоился. Они ощутили себя своими людьми, а свой своего всегда прикроет. Вне всякой логики. И потому, когда Артур пришел к нему с неожиданной просьбой, инженер не колебался ни минуты. Артур получил схему главного шлюза и точное время готовности. Так и получилось его неожиданное освобождение. Инженер не подвел его. Более того — спас.
А теперь действительно все. Лежа на воде, Артур дышал ровно и безмятежно. Тихое блаженство разливалось по груди. Он смаковал его неторопливо, с ленцой, позволительной только тем, кто никуда не торопится. Он был штатским человеком. То есть, вполне возможно, он был им всегда. Был, но не догадывался. А теперь вдруг осознал и проникся. Будто и не существовало последних лет вовсе. А был этакий провал в памяти, сон длительностью в три долгих года. И сами собой мысли его уносились в прошлое — туда, где жил его старенький смешливый дед, жили друзья, жила Елена… В казарме ему временами казалось, что он действительно начинает забывать их. Отчасти это, наверное, и спасало. Он нуждался в забвении, как в лекарстве. Для того, чтобы жить, не расклеиваясь, не превращаясь в слезливую размазню. И все равно, память — вещь неподвластная, — проходило время, и внутренняя кинолента начинала самостийно прокручиваться в обратном направлении. Вероятно, только теперь Артур в полной мере осознал всю тщету былых попыток что-либо забыть. Оказалось, он помнит все или почти все. И если в Бункере ему удавалось себя сдерживать, то сейчас в груди сладко засаднило, в глазах щиплюще потеплело.
Бежать!.. Выбраться на берег и бежать со всех ног, не останавливаясь, до самого города. Потому что безумно хотелось увидеть их, застать живыми и невредимыми. Обнять, вволю наговориться.
Странно, но даже в эти минуты он продолжал говорить «они», «о них», точно боялся чего-то, подставляя под свое суеверие расплывчатую множественность. Страшно было отделить Елену от деда, а деда от Вадима, его первого школьного друга и первого собрата по спорам и обморочным попойкам. Они представлялись ему единой мозаикой прошлого, и Артур не хотел лишиться ни единого стеклышка. Возможно, этим самым он походил немного на Степу. Тот превратил фото знакомой в икону. Такое случается с людьми, оказавшимися в заточении. Потеряв все, человек мечется, подобием паука скороспело оплетая пустоту зыбкими воспоминаниями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21