Урка зашелся в кашле.
— Кури, камрад. Разрешаю. — Поднявшись, я вытер руки о полотенце, внимательно взглянул на Лешика.
— Видел?
— Класс! — Лешик улыбался. Он тоже принял эпизод с сигаретой за обычный фокус. — Научите, босс! Покажу парням, ахнут!
— Будешь хорошо себя вести, научу.
— Так ведь я завсегда…
— Давай, Лешик, — я хлопнул его по литому плечу. — Некогда мне болтать. Забирай этого лоха и проваливай.
— Снова к Хасану?
— Зачем? Отвези с ребятами в место поспокойнее и закопай.
— Он же еще того… — Лешик умолк, заметив мою гримасу. — Понял, босс! Все сделаем.
— Вот и двигай!
Душевный парень Лешик сграбастал хрипящего Хрома, рывками поволок по полу.
— Да! — остановил я его. — Передай Хасану, что я доволен. Весьма и весьма.
— Передам!
Уже перед входом в парную, где маялась с березовыми веничками и кваском в ковшике загорелая гибкая Фима, меня снова перехватили. На этот раз Ганс протягивал трубку сотовика.
— Женушка! — шепнул он. — Чуток под шафе.
— Изыди, прозорливый! — я взял трубку, и Ганс послушно исчез.
— Веселишься? — голос у Лены-Елены и впрямь малость подгулял. Разумеется, вместе с хозяйкой.
— Ты вроде как тоже. Что там у тебя в любимом бокале? «Мартини» или отечественный портвейн?
— «Мартини», — у нее был прононс француженки, но я-то знал, что ни единого французского словечка она не знает. — Пью вот тут в горьком одиночестве, гадаю, где ты и с кем.
— А я тут, моя лапонька. Тружусь на поприще и на ниве, отдаю родине долг, дань и честь.
— Насчет последнего не сомневаюсь!
— Поосторожней на поворотах, киса! Сначала докажи, потом наезжай.
— А тут и доказывать нечего. Дома ведешь себя, как чужой, женушкой не интересуешься. Какие еще выводы я могут делать?
— Может, я устаю? Не допускаешь? Может, я с ног валюсь, когда возвращаюсь домой? В две смены оно, сама знаешь, непросто вкалывать. Или ты считаешь меня двужильным?
— А запах духов? А помада?
— Какая еще помада?
— У тебя на правой брови был в прошлый вечер отпечаток. Губки с щечками ты, конечно, после них вытираешь, но вот бровки, видимо, забываешь причесывать.
Я поморщился. Да и что тут скажешь! Взяла, что называется, с поличным. Потому как бровки я действительно не причесываю.
— Ну?… Что молчишь? Совесть гложет?
— Послушай! — я взъярился. — Чего тебе не достает? Квартира — три сотни квадратов, пара дач, сад, каждое лето — санатории на Средиземноморье!
— Ты думаешь, мне этого достаточно?
— Опять все о том же?
— Я хочу, чтобы у нас были дети!
— Это подле пьющей-то маменьки? Ну уж дудки!
— Послушай, Ящер, не смей говорить со мной подобным тоном! Не смей, слышишь! Я… Я тебя официально предупреждаю: если все будет продолжаться таким же образом, я тебе изменю!
— С кем, интересно, официальная ты моя?
— С твоими же охранниками! Думаешь, не получится?
— Отчего же, — я выдержал паузу, чтобы не взорваться. — Только учти, им ведь потом плохо будет. Очень и очень плохо. Да и к тебе я тогда не притронусь, усекла?
— Послушай меня, Ящер!..
— Все, прием окончен. Целую, дорогая! — я с размаху швырнул радиотелефон в мраморную стену. Брызнули какие-то деталюшки, отросток пружинной антенны весело запрыгал подле ног. Жаль, утащили восвояси Хромого. Сейчас бы я нашел что ему сказать!
До крови прокусив губу, я сорвал с себя халат и двинул в парную. Главное — поменьше думать о том, что неприятно. Только за дверью, когда жаркий аркан Фиминых рук обвил шею, я вдруг сообразил, что жена тоже назвала меня Ящером! Не Павлом, не Павлушей, а Ящером, как все окружающие! Кажется, это случилось впервые, и я даже забыл на секунду, где нахожусь и что делаю. Испуганно пискнула Фима. Я чересчур сильно сдавил ей спину.
— Прости, — я ослабил хватку. Открытие следовало переварить, а подобное враз не происходит.
— Что-нибудь не так, милый?
Я растянул губы, изображая улыбку. Получилось несколько фальшиво.
— Все путем, Фимочка! Железнодорожно-асфальтовым…
Воспоминание костью стояло поперек горла, но я шевельнул кадыком и проглотил его. Как горькую таблетку аспирина. И на пару секунд нахлынула тьма — промозглая, липкая, до жути знакомая. И хлопало в этой тьме что-то тяжелое по земле, и трепыхалось в горле проглоченное. Острые шипы, темная чешуя — что это? Хвост дракона из сновидений?… Черт подери! Но ощущения! Какие отчетливые ощущения! Словно все это было наяву и вчера…
Глава 3
«…высокий хор поет с улыбкой,
земля от выстрелов дрожит,
сержант Петров, поджав коленки,
как новорожденный лежит."
Булат Окуджава
Когда-то собственную жизнь я вынужден был расписывать по минутам. Настолько поджимало со всех сторон. Те исчерканные красными чернилами календарные листки до сих пор приходят в кошмарных снах.
«…12–00 собеседование с козлами-бухгалтерами, 12–30 подарки налоговым комиссарам, 13–00 цветы и торт первой фифочке мэра, парфюмерию — второй, 15–30 стрелка с казанцами…»
И так далее, и тому подобное. Я был почти богат, я был почти всемогущ, но я совершенно не принадлежал самому себе. Мое время выпивала работа, она же закусывала моим здоровьем, а пучки нервов, словно перышки лука, макала в кровавое желе моего мозга. С тех пор многое изменилось, и беспощадную полосу препятствий я умудрился преодолеть. Это оказалось чертовски нелегко — склепать корабль, который шел бы своим ходом, не зарываясь ежеминутно носом в волны, не заваливаясь на борт. Однако в конце концов что-то остойчивое и водоплавающее у меня все же слепилось. Разумеется, конструкция трещала по швам и рыскала по курсу, однако, подчиняясь румпелю, сноровисто, капризно, но она двигалась в нужном направлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20