Но он не мог променять на победу чудный мир
магии, статус Адепта, свободный и открытый дух Фазы и идеальную женщину
(возможно, это последнее и перевешивало чашу весов). Нет, Фаза слишком
притягательна для него. Он воспринял доверительность Клефа как браваду,
думая, что перед ним обыкновенный средний музыкант, но это было, судя по
всему, грубой ошибкой.
- Что ж, я сделаю все, что смогу, - сказал он Шине.
- Ты должен сделать больше, чем возможно, - недовольно проскрипела
Шина, и они расстались. Она сама была порою больше, чем человеческим
существом.
Клеф ждал его в концертном зале. Зрителям разрешалось присутствовать
здесь же, зал был рассчитан примерно на сто мест. И он был почти полон.
- Похоже, здесь собралось немало ваших болельщиков, - заметил Клеф. -
Вас знают.
- Может быть, они меломаны, - сказал Стайл. Он и сам не ожидал, что
придет столько заинтересованных в этом состязании на музыкальных
инструментах.
Они поднялись на маленькую сцену. Здесь были вполне архаичные стулья
и пюпитры для артистических медиумов. Блеф получил от игрового Компьютера
гармонику, похожую на ту, что была у Стайла.
- Правила соревнования! - раздался голос Игрового Компьютера. -
Каждый участник сыграет музыкальную пьесу. Соло. Выбор произвольный.
Компьютер судит уровень технического исполнения. Человеческая аудитория -
артистические достоинства. Из обоих суждений будет выведен результат. - И
тут же на экране Компьютера напротив Клефа появился нотный лист.
Музыкант поднял гармонику и заиграл. Последние иллюзии Стайла
развеялись.
Клеф был не просто хорош, не просто мастер, он был из ряда вон
выдающимся музыкантом. Он владел самыми сложными техническими вариациями,
проявляя абсолютный слух. Он издавал чистые звуки, выводил трели,
использовал трепещущие резонирующие тона. Он без тени колебания перемещал,
сдвигал лад, играл в самых разных тональностях. Если гармоника и не была
его основным инструментом, то это никак не было видно.
Длинные гибкие пальцы музыканта любовно касались гармоники, его
четвертый палец правой руки лежал на хромированной клавиатуре, а ладонь
была открыта, чтобы менять качество звука. Каждая нота была чистой, ясной
и совершенной: машина вряд ли смогла бы быть до такой степени технически
совершенной. Без сомнения, Стайл не сможет превзойти его.
И все же у него был шанс. Поскольку Компьютер реагировал только на
технику, аудитория, чутко улавливавшая нюансы, могла ему помочь. Большое
значение для нее имела внешность музыканта, то, как он двигается, та чуть
заметная атмосфера, которая окружает его, мельчайшие жесты, эмоции,
которые он посылает в зал, красота каждого звука, фразы, пьесы в целом.
Восприятие музыки - это слияние музыканта и зала. Случается, что зал не
умеет выразить свою оценку каким-нибудь другим эстетическим путем, кроме
как хлопаньем в ладоши, киванием в такт головами в момент, когда раздается
приятная мелодия или ритм. Стайлу обычно удавалось вызвать такую ответную
реакцию. Если ему удастся и на этот раз, он может поспорить с Клефом.
Участие зала в вынесении оценки имело свои причины и корни. Раньше
некоторые Турниры, где состязались музыканты, художники, литераторы,
скульпторы, судил только Компьютер, без участия людей. С течением времени
возникла и стала явной проблема несовершенства такого судейства. Призы
присуждались картинам, которые никто не понимал, скульптурам, недоступным
для среднего интеллекта, книгам, которые мало кто мог прочесть до конца.
Рафинированный, изощренный вкус машины подменил вкус и мнение реальных
потребителей художественных ценностей. Вот почему возникла необходимость
судить эти ценности с двух точек зрения: технического исполнения,
изысканности формы и эмоционального отклика зрителей и слушателей,
среднего человека. Эстетическая ценность складывалась из этих двух
составляющих. Именно этим обстоятельством - вызвать положительную реакцию
в зале - намеревался воспользоваться Стайл.
Клеф закончил играть. Зал вежливо зааплодировал. Это было
замечательное исполнение - иначе вопрос и не стоял, но чуть заметные
нюансы, оттенки средний слушатель мог не уловить. Люди редко понимают,
почему они любят то, что они любят; сейчас они понимали одно: что в этой
игре им чего-то недоставало.
Наступил черед Стайла. Клеф положил инструмент в футляр и отошел в
угол сцены. Экран с нотами зажегся перед Стайлом. Но Стайлу он был не
нужен. Он мог играть по памяти: он ведь только что слышал игру Клефа. Но
он все равно смотрел на экран, потому что не имел права ни на одну
неверную ноту. Ничего, что могло бы отрицательно повлиять на мнение зала.
Гибкие чуткие его пальцы наконец прикоснулись к клавиатуре, и
гармоника ожила. С тех пор как нашел ее в милой долине между Пурпурными и
Белыми горами, она не звучала так чарующе. Играя, Стайл думал о Нейсе, ему
казалось, что он играет только для нее, он даже ясно слышал сопровождавшие
его игру звуки музыкального рога волшебного животного.
Однако сейчас он играл не для себя и не для Нейсы. Он выступал для
множества людей и должен помнить об этом. Наклонясь вперед, он бросил
взгляд в зрительный зал и пристукнул голой пяткой, но не в азарте игры, а
для того, чтобы аудитория почувствовала ритм и завелась.
Так и случилось. Стайл поймал на себе взгляд молодой женщины и еще
раз притопнул ногой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136