– Все было так, как я и надеялся. Нет, лучше. Ты будешь великим чародеем, Секенр. Ты провел меня дальше, чем когда-либо удавалось заходить мне самому.– Он обнял меня, крепко прижал к себе. Я напрягся, но вырываться не стал. Я почувствовал, что его тело приобрело совершенно невероятную форму – суставы оказались совсем не там, где у людей, сочленено оно было неправильно, а на руках выросли когти, огромные и страшные. Его походка тоже стала другой – вразвалку, как у эватима. На какой-то миг я даже перестал верить, что он мой отец. Я даже опустил взгляд, проверяя, нет ли у него хвоста.
– Отец, тебе не удалось то, что ты пытался сделать. Почему же ты считаешь, что я добьюсь успеха?
– Потому что ничто не будет отвлекать тебя, как отвлекало меня. Тебе не надо будет никого любить.
– Мне кажется, ты лжешь. Я тебе не верю.
Он еще крепче прижал меня к себе, а потом отпустил. Я шел рядом с ним, бок о бок, по колено в теплой воде. И все же я дрожал.
– Вообще-то вначале я намеревался сделать твою сестру вместилищем своего духа. Как только бы она повзрослела, я бы нашел способ заставить ее убить меня, возможно, дать мне яд. Я предназначал ее лишь для этой цели и ни для какой другой. Значит, для меня она была лишь вещью. Я не любил ее. Но ты, ты был моим сыном. Ты, Секенр, был тем, кто перевернул доску уже после того, как я выиграл партию.
– Я не знал.
Он похлопал меня по спине. Его когти порвали мне жакет.
– Не важно. Многие вещи все равно происходят независимо от нас, сами по себе.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, отец. – Но из разорванных обрывков воспоминаний, которые не были моими собственными, я все прекрасно понял.
– Скоро родится новый бог, он будет создан в огне Акимшэ, как и все остальные боги, но сформирует, взрастит его чародейство черная магия, а не молитвы, даже не молитвы других богов. Он не будет обычным богом, в том смысле, в каком мы привыкли воспринимать это слово. Он будет наполнен душами других чародеев, которые возродят его. Загляни в глубины своей памяти, Секенр. Воспользуйся обрядом Тазен-Дха и расскажи мне, что увидишь.
Он повел меня на песчаный пляж. Я встал на колени и исполнил обряд Тазен-Дха (описать его полностью просто невозможно), рисуя руками многоугольник, создавая в своем сознании дом – уменьшенную копию отцовского дома, где каждая комната, каждый стул, каждый стол, бочонок или бревно, подпиравшее угол, были для меня связаны с отдельным воспоминанием. Следовательно, войти в одну из этих комнат, сесть на стул или поднять бревно – означало высвободить мощнейшие силы, каких и представить себе не может обычный человеческий разум. В этом состоит одна из самых сокровенных тайн чародея. Она заключается в том, насколько велика у него душа.
Я не могу сказать большего, лишь сообщу, что мой дом Тазен-Дха был постоянно наполнен бормочущими что-то невнятное голосами, врывающимися в комнаты духами, плавающими в дыму лицами. В моем доме Тазен-Дха книги, стулья, чашки и другие хорошо знакомые мне предметы плавали в воздухе сами по себе. Некоторые из них говорили. Дверь в моей спальне неожиданно выгнулась наружу, как пузырь. В ней появились пара тянущихся ко мне рук и лицо, его мягкая плоть разорвалась, явив кроваво-красные глаза.
– Помоги мне, – заявило существо. – Пожалуйста. Я заблудилась.
– Нет, – ответил я. – Ничем не могу тебе помочь. У тебя не осталось надежды.
Я потянулся к дверному засову, но дверь изогнулась вовнутрь прежде, чем я успел до него дотронуться.
Спальню заливал яркий свет. Я прищурился, чтобы разглядеть тщедушную фигурку, сгорбившуюся за моим письменным столом и рисующую каракули на длинном свитке. Я вспомнил, что это значит – писать. Я знал, какие слова должно было вывести перо на бумаге, какие и в самом деле были написаныкогда-то, в другое время, в каком-то другом прошлом, когда то, что начиналось сейчас, уже было завершено, и я сам держал перо.
Я чувствовал, как в моем сознании появляются слова, начертанные священным шрифтом на языке богов, но они ничего мне не говорили. Текст был подобен человеку с девственно чистым сознанием, пустому сосуду, который еще предстояло наполнить.
И тут все, жившие внутри меня, пробудились, решительно сбрасывая остатки сонного оцепенения: Ваштэм и Таннивар, Бальредон и Орканр, Лекканут-На, Тально, Варэ, сын Йоту и многие другие, о существовании которых я и не подозревал: чародеи внутри чародеев внутри других чародеев, и так до бесконечности, как в доме с зеркальными стенами.
Они разрывали меня на части, сражаясь за право контролировать мое тело.
Ваштэм, овладев телом, заговорил:
– Я наконец достиг…
Телом завладел Орканр:
– Я скоро добьюсь…
И Лекканут-На:
– Я возношусь к свету…
Таннивар, начавший контролировать тело, закричал, упал на колени и закрыл лицо руками:
– Отец, прости меня…
Декак– Натаэ-Цах смеялся. Ему привиделась луна, выплывающая из-за кровавого облака, наливающаяся и в единый миг из тонкой полоски месяца становящаяся полной.
Лежавший на полу Секенр приподнялся и вцепился в край столешницы. Сидящий за столом опустил на него взгляд, его лицо светилось немыслимо ярко, как огненная роза, сожженные лепестки которой отлетали назад, подобно страницам, уносимым ветром, но их число каким-то непонятным образом не уменьшалось по мере того, как отпадали все новые и новые слои.
Пылающее лицо тоже было моим: Секенр пристально смотрел на Секенра – Секенр с широко открытыми пустыми глазами, с лицом вылепленным из живого огня, но все же это был Секенр с отметкой Сивиллы, полуприкрытой упавшими на лоб волосами, и серповидный шрам от стрелы на его правой щеке тоже был отчетливо виден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152