– Ну что за дурь, правда? Все дело в лимузине. Сплошь и рядом случается. И перекрестка не проедешь, чтобы тебе не показали палец. Понимаете, о чем я? Это социальный протест, вот что я вам скажу. – Он тряхнул головой, явно довольный, что способен на такую объективность. – Впрочем, ими нельзя не восхищаться. – Подняв брови, он глянул на нее в зеркальце заднего вида, как будто приглашая повосхищаться вместе с ним, немного пофилософствовать.
Миссис Лейми молчала. На земле не было ничего, достойного ее восхищения. Там, откуда она родом, шоферы лимузинов говорили тогда, когда их спрашивали. И вообще не были социологами улиц. Когда она с полминуты упорно не открывала рта, шофер покачал головой, и по Колумбус до Валлежо они ехали в молчании.
Она приказала свернуть в проулок между двумя искорябанными граффити фасадами. На полпути на середине проулка открывался проход во двор.
– Остановитесь, – внезапно приказала она.
– Здесь? – Повернувшись, шофер поглядел на нее недоверчиво, возможно, ожидая, какой-нибудь более разумной цели пути.
– Совершенно верно. Здесь. В переулке. Ваши услуги мне больше не понадобятся. Я здесь выхожу. Это вам под силу постичь?
Он пожал плечами.
– Идет.
Выйдя из машины, он обошел ее, отрыл дверцу и галантным жестом указал на замусоренный асфальт.
– Никаких чаевых вы не получите, – решительно заявила она, уставясь ему в подбородок. – Не знаю, к чему вы привыкли, но скажу прямо, что поначалу думала дать вам два доллара. Можете поразмыслить над этим остаток вечера. Я более или менее уверена, что меня обслужили бы быстрее и любезнее, если бы я заказала такси. От шофера ожидается определенная доля обходительности, определенный уровень профессионализма и компетентности.
Через два шага, когда дистанция стала, на ее взгляд, достаточной, она повернулась к нему всем корпусом. С видом человека, за которым остается последнее слова, она показала два хрустящих доллара, которые могли бы достаться ему. Убрав их окончательно и бесповоротно в карман, она свернула во двор, не удостоив шофера прощальным взглядом.
Однако не прошла она и трех шагов, как взвыл гудок. Она невольно выглянула в проулок, где, медленно набирая скорость, проезжал мимо входа во двор лимузин. Перегнувшись через пассажирское сиденье, шофер махал ей в окно. Он выкрикнул прощальное ругательство, затрагивавшее почему-то потребление в пищу. Миссис Лейми закрыла свой слух с опозданием на какую-то долю секунды и продолжала свой путь по двору, решительно не слушая ничего, кроме цоканья своих каблуков по бетону, и блокируя весь грязный мир вокруг.
В углу двора темнела арка, которая выходила в другой, совсем узкий проулок, круто поворачивающий вверх. Поднявшись по брусчатке, она пересекла маленькую стоянку и толкнула дверь черного хода в белое бетонное здание с надписью «Миссия полноценной жизни». Под надписью имелось пояснение: «Церковь знающего свою выгоду христианина».
Воздух в церкви был неподвижным, спертым и затхлым. Внутри здание было больше, чем казалось снаружи, и миссис Лейми прошла по проходу между рядами скамей из ламинированной древостружечной плиты в главном нефе. Она заглянула в пустую ризницу, потом в соседнюю заставленную стульями комнату, в которой высился только заполненный водой чан с окошком спереди. Профессионального вида телекамеры и огромные софиты стояли по углам и свисали с потолка. Она прошла дальше, остановившись, чтобы постучать в дверь конторы и послушать у мутного окошка. Табличка на двери гласила: «Преподобный Уайт, кабинет пастора». Изнутри – ни звука. Преподобный Уайт пребывал, по всей видимости, на втором этаже.
Поднявшись по лестнице, она, достав из сумочки ключ, открыла дверь и оказалась на кухне. За ней тянулся коридор, в который с обеих сторон выходили двери. Здесь пахло карболкой и медицинским спиртом, пол был покрыт белым линолеумом. В коридоре стояла хромированная штанга на колесиках, на которой висели колба для внутривенного вливания и прозрачные трубки с зажимами. Через одну приоткрытую дверь она мельком увидела каталку и хирургический стол. По спине у нее пробежал холодок страха и предвкушения, ей вдруг пришло в голову, что в атмосфере этой комнаты облаком клубится ее судьба.
Она дважды стукнула в окошко следующей двери по коридору, потом нажала на кнопку интеркома.
– Кто там? – спросил мужской голос.
– Элоиза.
Дверь на дюйм приоткрылась, и мужчина выглянул в щелку, словно чтобы удостовериться, действительно ли это миссис Лейми стоит в коридоре, или кто-то решил над ним подшутить. Удовлетворившись, он широко улыбнулся и, распахнув дверь, жестом предложил ей войти. Одет он был в белый халат поверх красной рубашки и черных брюк. Лакированные туфли были под цвет рубашки.
– Элоиза, – сказал он, будто много недель ждал этого мгновения. – Я уже думал, вы не придете.
– Ну так я здесь, преподобный, – саркастически ответила она. – Перейдем к делу.
– Лучше бы вы обращались ко мне «доктор». Внизу я пастор, наверху – доктор.
– В лучшем случае – аборционист. «Доктор» слишком весомое слово.
Он пожал плечами:
– Если уж на то пошло, абортов я больше не делаю. Был аборционистом, пока это было нелегально и более прибыльно. Теперь я практикую выборочную местную хирургию – восстановительную по большей части.
Миссис Лейми скорчила гримаску, невольно представив себе, о чем он говорит.
Он ухмыльнулся, потом принял серьезный вид тактичного врача.
– Правду сказать, ко мне приезжают со всего города. Даже из самого Лос-Анджелеса. И мужчины, и женщины. Даже больше: в полквартале отсюда есть один бар под названием «Кошкин мяв», танцовщица которого своей карьерой обязана исключительно мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146