После этого взвод подолгу сидел отрезанным: в све
тлое время связисты на голое поле не выходили, знали, что их поджидают фаш
истские снайперы.
…К последнему изгибу траншеи Василий приблизился крадучись. Выглянув и
з-за поворота, увидел часового, тот стоял к нему спиной.
Ц Спишь?
Ц Заснешь тут, Ц мрачно сказал часовой, Ц в животе как на шарманке игра
ют. Я вас слышал, товарищ лейтенант, когда вы еще с Ефремовым разговаривал
и. На морозе далеко слышно… Так где же кормильцы-то наши, товарищ лейтенан
т? Почему жрать не принесли?
Ц Несут. Скоро будут…
На другом Ц левом Ц фланге рядовой Бирюков тоже не спал и тоже спросил о
еде.
Василий не успел ответить, стрелы трассирующих пуль пронеслись над голо
вой, звонко, будто хлысты цирковых дрессировщиков, щелкнули над самым ух
ом. Лейтенант и солдат пригнулись, пулеметная очередь вспорола бруствер
и обдала их земляным и снежным крошевом.
Ц Во дает! Ц сказал Бирюков.
Василий мгновенно представил немецкого пулеметчика в зеленоватой шине
ли, в каске, пулемет с толстым дырчатым кожухом на стволе, колышки разной в
ысоты или ступенчатую дощечку под прикладом пулемета. Все важные цели пу
леметчик пристрелял засветло, для каждой под приклад забил колышек или с
делал срез на доске, а теперь вот, ночью, ставит приклад на эти подпорки и в
темноте бьет точно по цели. Вон как резанул по брустверу, высунь голову Ц
сразу продырявил бы!
Дорисовав картину со всеми ее подробностями, Василий недовольно сказал
солдату:
Ц Немец-то дает, а ты можешь так?
Бирюков удивленно поглядел на командира, почуяв его официальную строго
сть, поправил ремень, отряхнул землю, которой, как и у Ефремова, была испач
кана спереди шинель, и, ничего не ответив, без особой сноровки, но все же вы
прямился, пытаясь изобразить положение «смирно».
Василий обратил внимание на нога солдата, расставленные врозь под балах
оном промерзшей шинели, вспомнил лихих и красивых своих товарищей по учи
лищу и сердито упрекнул Бирюкова:
Ц Строевик!.. Чего же молчишь? Стрелять, как он, говорю, умеешь?
Солдат потоптался, виновато ответил:
Ц Так бьем же их, товарищ лейтенант.
Ц Бить-то бьем, да где? Под Москвой, Смоленск-то вон, за спиной у того фрица.

Ц Так ить, товарищ лейтенант, ежели по башке из-за угла шваркнуть, какой н
и на есть здоровяк не устоит. Теперича вот оправились и от Москвы отогнал
и.
Ц «Оправились»! Ц язвительно передразнил Василий, Ц Нашел тоже слове
чко Ц «оправились»!
Ц Я же не в тех смыслах, товарищ лейтенант.
Ц Ну, ладно, гляди лучше, как бы на Новый год нам с тобой подарочек не подне
сли…
Василий вернулся к землянке, постоял у входа, прислушался. Еще одна ракет
а белой струйкой взмыла вверх, раскрылась, расцвела в огромный светящийс
я конус и, покачиваясь, стала спускаться.
Круг снега, высвеченный ракетой, напомнил Василию боксерский ринг. Так ж
е вот освещен бывает. Только не круг, а квадрат. И поменьше. Окаймлен канат
ами. А зрители где-то там, во мраке, за пределами света.
Очень ясно Василий вспомнил, прямо увидел, как рефери, весь в белом, лишь н
а шее черный галстук-бабочка, показал в его сторону и громокоговорители
тут же объявили: «В правом углу боксер Ромашкин, общество „Спартак“, втор
ой разряд, средний вес, провел тридцать шесть боев, тридцать два выиграл, б
оксом занимается три года». Кто-то из зрителей, как всегда, отреагировал н
а его фамилию: «Молодец, Ромашка! Цветочек!» Зал ответил глухим вдохом сме
ха, но тут же болельщики его соперника выкрикнули другое: «Ромашке сегод
ня лепестки посшибают! Погадают на нем: любит Ц не любит…»
Василий грустно улыбнулся. «Где они сейчас, мои соперники и те, кто кричал
мне обидные слова? Все, конечно, воюют. Многие, наверное, уже „отработались
“, с любым из них он встретился бы теперь, как с братом. Впрочем, и тогда Васи
лий не испытывал злобы ни к своим соперникам, ни к их болельщикам, и стреми
лся лишь получше понять, разгадать противника, оказаться ловчее и находч
ивей его. Дрался беззлобно, но решительно и настойчиво, как полагается в с
порте.
«Да, многие теперь уже „отработались“, Ц опять подумал Василий. Было гор
естно вспомнить родное, обиходное среди боксеров слово „отработались“.
Так они говорят о тех, кто закончил бой. Ромашкин вложил в этой слово совсе
м иной смысл и потому нахмурился.
Мысли о боксе, о веселой довоенной жизни пронизал холодный сквознячок: в
ыбило почти всех выпускников училища, которые приехали с ним в этот полк.
И его, Ромашкина, тоже выбивало: был ранен. Чуть бы левее Ц и привет, лежал б
ы сейчас в братской могиле под Вязьмой. А может, рядом с отцом, скончавшимс
я от ран в госпитале.
Василия потрясла тогда быстротечность судьбы взводного командира. Все
го один бой, одна атака, преодоление двух-трех немецких траншей Ц и не ос
талось в ротах ни родного взводного! А роты и взводы тем не менее существу
ют, хотя и сильно поредевшие…
Там же, в госпитале, где появилось время для размышлений, Ромашкин сделал
и еще один важный, как ему казалось, вывод: у людей на войне жизнь коллекти
вная. Мы Ц взвод, мы Ц батальон, мы Ц полк. Даже временные объединения в г
руппы и команды помнятся долго. Вот он сам выехал из училища в полк с коман
дой в двадцать человек, и все время, пока они ехали, везде и всеми рассматр
ивались как единое целое Ц команда. На железной дороге военные комендан
ты отводили место в вагоне не каждому из них, а команде. Продукты отпускал
ись тоже всей команде «чахом» Ц по одному продатгестату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27