Вначале все шло хорошо, мы вышли на фланг и убедились, что батальон здесь правильно занимает рубеж. Но командир батальона доложил, что у него нет связи с соседом слева, там нет никого. Мы пошли вдоль левого фланга и убедились, что здесь действительно нет наших подразделений. Султан-Галиев человек горячий - заволновался и сказал: "Сейчас мы их найдем, они где-то здесь!" Но не прошли мы нескольких сот шагов, как увидели, что в этот разрыв уже выходит подразделение противника. Хорошо, что у нас был ручной пулемет, мы сразу открыли огонь. Вскоре на звук стрельбы пришли те, кто должен был занимать этот рубеж, они просто ошиблись при ориентировании.
В общем, мы не допустили вклинения в оборону полка.
Когда вернулись в штаб полка, я по телефону доложил Петрову о том, что здесь произошло. Генерал возмутился, сделал соответствующее внушение Султан-Галиеву, а мне приказал оставаться в полку его представителем.
Конец дня и ночь прошли спокойно: утром противник перешел в наступление как раз на том стыке, где мы вчера побывали. Султан-Галиев и Балашов отправились на это опасное направление сами, чтобы организовать там отражение атаки. Не прошло и часа, как Султан-Галиев был тяжело ранен. Петров, узнав об этом, приказал мне по телефону:
- Принимайте полк, раньше вам уже приходилось командовать полком.
Генерал явно напоминал мой рассказ при первом знакомстве с ним о том, что я временно командовал полком еще до войны.
Наступление противника мы тогда отбили, но это было нелегко сделать".
Петров редко ошибался в людях, не был исключением и Ковтун.
Вот тому подтверждение. Мой очередной собеседник, полковник запаса Иван Павлович Безгинов, в те дни капитан, офицер оперативного отдела Приморской армии, был в штабе 287-го полка и видел, как Ковтун вступал в командование.
- Встретили его несколько настороженно, - рассказал Иван Павлович, все же капитан, немолодой. А Султан-Галиева все очень любили. Но когда Ковтун сводил людей в контратаку, отбивая противника от командного пункта полка, а потом, увидев, что командир одного батальона погиб, побывал, с этим батальоном в рукопашной, Ковтуна сразу зауважали и, словно сговорившись, стали называть не по званию, а "товарищ командир полка". Капитанов-то в полку много!
Маршал Крылов в своих воспоминаниях приводит одно донесение из полка Ковтуна, всего три строчки:
"287-й стрелковый полк до наступления темноты отбивал
ожесточенные атаки противника. К исходу дня в полку осталось
740 штыков. Подразделения полка прочно удерживают занимаемые
рубежи". Крылов, комментируя эти скупые строки донесения,
пишет, что 287-й полк "совершил подвиг... 740 штыков - это
всего лишь батальон, если рассматривать голые цифры. Однако
полк остается полком, если он и в таком составе удерживает свои
позиции".
Сам Ковтун об этом бое в первые дни своего командования рассказывает:
- Сколько было в тот злополучный день атак, уж и не знаю - сбились со счета... Петров позвонил из соседнего полка, откуда видел наш правый фланг. Сказал: "Я вами доволен. Держитесь, вся дивизия держится крепко". Как же я после этого не удержу рубеж? Я же понимаю: "вся дивизия" - это всего-навсего второй наш полк, мой сосед. Потери у меня в полку все росли, к концу дня ранило комиссара полка Балашова. Его перевязали, и он остался на НП рядом со мной весь в бинтах, в крови, едва на ногах стоит. Я говорю: "Надо вам в санчасть, в госпиталь". А он отвечает: "Сейчас не имею права". И стал звонить по телефону в батальоны, указания давать, а главное, затем, чтобы знали - жив комиссар! Очень я ему был благодарен за это. В такие критические минуты слово комиссара много весит и много значит! С наступлением темноты подсчитал я потери и ужаснулся - не только потерям, а тому, как же я завтра рубеж держать буду? Обошел траншеи, поговорил с народом, вижу, чуть на ногах стоят. Спрашиваю, а как завтра? Отвечают: так до завтра покурим, поедим, похрапим маленько - силы опять наберемся. Вот я и написал то донесение и доложил, что рубеж удержим.
Общая обстановка осенью 1941 года
Чтобы были понятны причины этих кровопролитных боев, необходимо посмотреть на обстановку несколько шире, чем могли видеть тогда непосредственные защитники Одессы. В военном деле часто, а вернее, почти всегда бывает так: участники боев и сражений неполно и неточно знают все обстоятельства и факты, влияющие на течение и исход боя. Полная картина раскрывается только после завершения сражения или войны в целом. Ее воссоздают исследователи, историки или сами военачальники уже в мемуарах. А в пылу боев неизвестно порой три четверти того, что надо бы знать командиру, чтобы принять всесторонне обоснованное решение. Не так-то просто получить своевременно точную и полную информацию о своих войсках, не говоря уж о противнике, который прилагает все усилия, чтобы не только скрыть сведения о себе, но и ввести в заблуждение, подсунуть дезинформацию о своих силах, намерениях, сроках и направлениях ударов. Не были в этом отношении исключением и части Приморской армии.
К 20 августа, дню назначения Петрова командиром Южного сектора, было в самом разгаре смоленское сражение. Уже целый месяц длилась героическая оборона Ленинграда. Москва отражала воздушные налеты фашистов. Защитники Одессы это знали, но им было неведомо, что гитлеровцы считали свою победу неизбежной и близкой. В те дни начальник генерального штаба германских сухопутных войск генерал Гальдер писал:
"Задача разгрома главных сил русской сухопутной армии
перед Западной Двиной и Днепром выполнена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43