Я не могу.
Невозможно видеть его жгучее нетерпение. И также невозможно обидеть его. Ведь Алекс, в отличие от многих других, не был ни расчетлив, ни хитер, ни коварен. Он стал бы интереснее, будь в нем хоть какой-нибудь, хоть маленький, порок. Высокий, стройный, темноволосый, он слишком походил на ангела. В его живых карих глазах светилась простая наивная душа. В свои двадцать пять лет он был нетерпеливым и невинным мальчишкой.
– Неужели ты хочешь, чтобы у тебя жена была суфражистка? – спросила она. – Ученая мымра? Ты ведь знаешь, что я мечтаю стать исследователем, археологом. Мне хотелось бы оказаться сейчас в Египте, с отцом.
– Дорогая, мы поедем туда. Только сначала давай поженимся.
Он наклонился, словно собираясь поцеловать ее, но она отступила на шаг. Вальс закружил их так быстро, что на какое-то мгновение Джулии стало легко и весело, будто она на самом деле была влюблена.
– Ну что мне сделать, чтобы покорить тебя, Джули? – прошептал Алекс ей на ухо. – Я перетащу пирамиды в Лондон.
– Алекс, ты давным-давно покорил меня, – улыбаясь, сказала Джулия.
Но ведь она лжет? Что-то в этом было ужасное: чарующая музыка с ее захватывающим ритмом – и отчаяние на лице Алекса.
– Дело в том, что… Я не хочу выходить замуж. Во всяком случае, пока. А может быть, вообще не захочу.
Алекс промолчал. Она была слишком резка, слишком упряма. Джулия знала за собой эти внезапные приступы упрямства. А он вел себя как джентльмен. Она обидела его, но он снова улыбнулся, и его улыбка, полная любви и отваги, растрогала Джулию и заставила погрустнеть еще больше.
– Алекс, отец вернется через несколько месяцев. Тогда и поговорим. О женитьбе, о будущем, о правах женщин, замужних и незамужних, и о том, что ты заслуживаешь большего, чем жизнь с независимой женщиной, из-за которой ты, скорее всего, уже через год поседеешь и от которой сбежишь в объятия старомодной любовницы.
– Как же ты любишь удивлять! – сказал он. – И как я люблю, чтобы меня удивляли.
– Неужели на самом деле нравится?
И тут Алекс все-таки поцеловал ее. Они остановились в середине танцевального зала, а другие пары продолжали кружиться под плачущую печальную музыку. Он поцеловал ее, и Джулия, уступив, не сопротивлялась, словно любить Алекса было ее долгом. Хоть в чем-то она должна была уступить.
И не важно, что на них смотрели. И не важно, что его руки дрожали, когда он обнимал ее.
Важно было только одно: хотя Джулия очень любила его, этого ей было мало.

Похолодало. Снаружи доносился шум – прибывали машины. Крик осла, пронзительный высокий смех американки, которая, узнав о находке, сразу же примчалась из Каира.
Лоуренс и Самир сидели на походных стульчиках за древним письменным столом. Перед ними лежал папирус. Стараясь не повредить хрупкий свиток, Лоуренс поспешно записывал перевод в свой обтянутый кожей дневник. То и дело он поглядывал через плечо на мумию великого царя, которая выглядела так, словно царь просто спал.
Рамзес Бессмертный! Эта идея вдохновляла Лоуренса. Он знал, что не уйдет из странного каменного зала до рассвета.
– Должно быть, это мистификация, – сказал Самир. – Рамзес Великий, тысячелетие охраняющий царскую фамилию Египта? Любовник Клеопатры?
– О, в этом есть нечто грандиозное, – произнес Лоуренс. Он отложил на минуту ручку и посмотрел на папирус. Как же болят глаза! – Если бессмертный мужчина решился на погребение из-за женщины, этой женщиной могла быть только Клеопатра.
Он взглянул на стоящий перед ним мраморный бюст и любовно погладил Клеопатру по гладкой белой щеке. Да, Лоуренс мог поверить в это. Клеопатра, возлюбленная Юлия Цезаря и Марка Антония; Клеопатра, противостоявшая попыткам римлян завоевать Египет дольше, чем это было возможно; Клеопатра, последняя правительница Древнего Египта… Ну да ладно… Ему надо закончить перевод.
Самир встал и устало потянулся. Лоуренс увидел, что он направился к мумии. Что он делает? Изучает намотанную на пальцы ткань, рассматривает бриллиантовое кольцо со скарабеем, столь отчетливо виднеющееся на правой руке? А ведь оно принадлежит девятнадцатой династии, подумал Лоуренс, и никто не сможет этого опровергнуть.
Лоуренс закрыл глаза и мягко помассировал веки. Потом снова сосредоточил взгляд на папирусе.
– Послушай, Самир, этот парень поражает меня. Такое смешение языков озадачит любого. А его философские воззрения так же современны, как и мои. – Он потянулся за более древним документом, который прочитал раньше. – Мне бы хотелось, чтобы ты внимательно изучил его. Это не что иное, как письмо Клеопатры к Рамзесу. – Мистификация, Лоуренс. Милая шуточка Рима.
– Нет, мой друг, ничего подобного. Она написала это письмо из Рима, после того как был убит Цезарь. Она сообщила Рамзесу, что возвращается домой, к нему, в Египет.
Лоуренс отложил письмо в сторону. Когда у Самира будет время, он своими глазами увидит, что содержится в документе. Весь мир узнает об этом.
Стратфорд вернулся к древним папирусам.
– Послушай, Самир, вот последние размышления Рамзеса: «Римлян нельзя осуждать за завоевание Египта: в конце концов, нас победило само время. Но никакие чудеса нынешнего храброго нового века не способны отвлечь меня от моего горя; я до сих пор не могу излечить свой сердечный недуг; и душа моя страдает; душа вянет, как цветок без солнца».
Самир все еще смотрел на мумию, разглядывал кольцо.
– Новое упоминание солнца. Снова и снова солнце. – Он обернулся к Лоуренсу: – Но неужели ты веришь в то…
– Самир, коли уж ты веришь в проклятие, почему бы тебе не поверить в бессмертие?
– Лоуренс, ты меня разыгрываешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22