Если бы это еще имело хоть какой-то смысл, но ведь я был уверен, что Будда увлеченно крыл соперников на чем свет стоит, а я ему сказал нечто совершенно обратное. К чему бы это? Я выключил двигатель.
— У тебя есть в карманах какие-нибудь бумаги? — спросил я, вынимая свои. Будда провел ладонями по телу и покачал головой. — Ну, пошли.
Я выскочил из машины, хлопнул дверцей и, не дожидаясь Будды, направился к уже знакомым дверям. Войдя, я подтвердил бронь, подошел к четвертой дорожке и сбросил пиджак на стул. Будда еще спокойно перебирал пальцами по застежкам куртки, когда мой шар уже свалил первые шесть кеглей. Вторым я сбил пять, а третьим — восемь. Будда пробормотал что-то, что я принял за похвалу, схватил шар, подождал, пока автомат установит кегли, некоторое время примеривался и с четырех шагов разбега пустил шар. Я окинул взглядом зал. Знакомого ковбоя нигде поблизости не было. Вообще, одни незнакомые. Я закурил, наблюдая за игрой Будды. Три броска, и не меньше восьми кеглей в каждом. Он оглянулся и спросил:
— Сыграем?
Я согласился. Что нам еще было делать? Когда Будда набрал сотню, я отставал от него на одиннадцать очков — отвратительный результат, особенно если учесть, что мой противник сосредотачивался на игре лишь на несколько секунд — перед тем как пустить шар. Все остальное время он спокойным, безразличным взглядом скользил по стенам помещения и людям. Ничего не происходило, за исключением того, что он у меня выигрывал, а я ему проигрывал. Остальные игроки не обращали на нас внимания и, откровенно говоря, не особо увлекались игрой. Шум катящихся шаров и грохот падающих кеглей не помешали бы даже озабоченному филологу писать статью о давно умершем авторе буколических произведений. Я начал волноваться не как спортсмен перед стартом, но скорее как хирург, который до сих пор не видит на столе пациента. Если Ковбой вообще не появится, если вообще никто не обратит на нас внимания, это будет означать, что либо мы пошли по неверному следу, либо след оказался верным, но мы лишь вызвали панику и след оборвался, или еще что-нибудь, в любом случае малоприятное.
— Я пошел за пивом, — сообщил я после очередного раунда. Заказав две кружки, я обратился к худому бармену: — Я ищу, вернее, жду одного из здешних работников — румяный, хорошо сохранившийся, лет сорок с небольшим.
— Не знаю такого, — процедил он. От такого тона пиво должно скисать еще в бочках, прежде чем попадет в кружку.
Я положил на стойку двадцатку и подтолкнул ее к бармену:
— Без сдачи. А где его можно найти?
Он провел тряпкой по стойке — та лишь размазывала влагу, но банкноты тем не менее стирала бесследно.
— В служебном отделении есть комната под номером 4А, если его там нет, то не знаю.
— Спасибо.
Забрав пиво, я вернулся к столику. Будда перехватил мой взгляд и понял его правильно. Бросив шар и больше им не интересуясь, он подошел и сел на стул.
— Выпей, если хочешь, конечно. Наш провожатый должен быть где-то в служебном отделении. Сейчас мы туда пойдем.
Почти одновременно мы выпили пива и взяли по сигарете. Пиво было великолепное, чуть горьковатое, в меру холодное, язык приятно пощипывали микроскопические пузырьки воздуха. И каждый глоток слегка отличался по вкусу от предыдущего. Я начал жалеть, что именно сегодня у нас неотложные дела, похоже было, что это неплохой день для пива, так же, как бывают хорошие дни для рома, вечера для коньяка, ночи для водки.
— Ты знаешь, что всю эту рекламу пива, все эти струи золотистого напитка, ударяющие в дно бокалов, все эти водовороты и пузырьки на самом деле снимают с помощью масла? Якобы так проще. — Будда старался говорить спокойно, но взгляд его бегал по сторонам, то и дело соскальзывая с моего лица и обследуя ближайшее окружение.
— Что ты говоришь? Черт побери, зло повсюду. — Я сделал большой глоток. — И никто не знает его творцов. Как и создателей анекдотов.
— Гм… Неправда. — Он стер пену с верхней губы.
— Что неправда? Про зло?
— Я сам придумал один анекдот.
— Да? — Я огляделся по сторонам. — Валяй.
— Эскимос просыпается и спрашивает закутанную в шкуры жену: «Эй! Что так холодно?» — «Не помнишь? — ворчит женщина. — Четыре дня назад ты нашел выброшенный на берег бочонок виски. Две стены ты использовал, чтобы его охладить». — «А остальные две?» — «Ты не охотился, дети съели», — сообщает из-под мехового капюшона жена. Эскимос озадаченно чешет голову, оглядывается и спрашивает: «А что тогда вокруг нас?» — «Полярная ночь», — отвечает жена. У меня было искреннее намерение рассмеяться или крайней мере широко улыбнуться, но в поле моего рения, в дверной щели, на мгновение появился Ковбой и тут же исчез, хотя нас даже не заметил, скорее, его просто кто-то позвал. Я быстро допил пиво.
— Пошли.
Я решительно направился вперед, Будда не отставал. Мы дали Ковбою лишь несколько секунд. Я толкнул дверь и вошел в коридорчик. Здесь было ослепительно светло, одна из стен, начиная с метровой высоты, представляла собой одно большое окно, разделенное на сегменты тонкими металлическими рамами. Пространство под окном заполняли полки с шарами, кег— лями, канатами, деталями каких-то механизмов, банками с клеем, лаками и сотнями других, видимо, необходимых в кегельбане, предметов. Ковбой уже готов был скрыться в одном из помещений, но, услышав тихий скрип двери, обернулся и сказал:
— Прошу прощения? Вы, кажется, ошиблись дверью? — На его лице застыла служебная улыбка, которая должна была исчезнуть, когда он нас узнал, но не исчезала. Ковбой направился к нам, все еще притворяясь, будто видит меня впервые в жизни. — Это служебное помещение, так что…
Я облокотился о полку — та тонко пискнула, но выдержала — и вытянул в его сторону руку с сигаретой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119