Поль, я знаю множество приемов, с помощью которых можно заставить противника… о, извиняюсь, партнера испытывать безумное наслаждение. Это не менее изощренное искусство, чем древнелярнийская техника рукопашного боя. Возможно, ты мне на слово не веришь, но я мог бы кое-что продемонстрировать, если ты наконец-то снимешь броню.
– Заткнись, – сквозь зубы бросил Поль. – Мне наплевать и на твои заскоки, и на твои приемы. Наплевать, понял?
– Одно удовольствие наблюдать, как ты бесишься!
Мьясхон выдрала-таки световод, но волшебно сияющая нить сразу погасла. Нежно-зеленое лицо кхейглы, похожее на плоскую стилизованную маску, обижено сморщилось. Энбоно что-то наперебой говорили, один из них достал из-под плаща и протянул ей розоватый шарик – Мьясхон выхватила его, запихнула в рот и начала энергично двигать челюстями.
Робот поправлял накренившуюся композицию из световодов, а гости – люди, гинтийцы, шиайтиане – косились на группу лярнийцев с умеренным вежливым интересом: мало ли, какие странности проявляет особа королевской крови, принадлежащая к негуманоидной расе?
– После Контакта, когда и могндоэфрийские, и харлийские власти изъявили желание присоединиться к Галактической Ассамблее, Лярн подвергся нашествию всевозможных правозащитных комиссий и ученых экспертов, – снова заговорил Лиргисо. – Тогда упразднили рабство и наделили гражданскими правами чливьясов и негов – совершенно напрасно, ибо они рождены, чтобы быть рабами. Также встал вопрос о половой дискриминации, но тут уж экспертам пришлось признать, что кхейглы от природы обладают интеллектом на уровне пятилетнего ребенка человеческой расы. Я слышал, что во время этих расследований одна кхейгла чуть не оторвала голову эксперту-человеку, беднягу с трудом у нее отняли… Поль, в чем дело? Неужели ты на что-то обиделся? Да это же смешно! Ты слишком изнежен – не физически, а духовно, однако это ничуть не лучше чрезмерной телесной хрупкости.
Салон станции достаточно просторен для троих, но здесь не уединишься. Как будто находишься в чашечке гигантского сине-черно-перламутрового цветка с прожилками и изгибами, вызывающими, если начнешь присматриваться, ощущение скольжения по извилистой траектории (Лиргисо, когда оформлял интерьеры, руководствовался исключительно своим вкусом, довольно-таки своеобразным). Влажный блеск металлических элементов и вкрадчивый, темный, цветочный аромат лярнийских духов Живущего-в-Прохладе усиливали эту иллюзию.
Ты пойман плотоядным цветком, заперт в его чашечке, а еще хуже то, что рядом находится хищное ядовитое насекомое, оно вьется вокруг и мучает тебя, и сбежать от него некуда. Поль понимал, что близок к срыву. Только мысль о том, что Лиргисо этого и добивается, помогала ему держать себя в руках. Он отошел, сел в свое кресло, но Живущий-в-Прохладе последовал за ним и устроился напротив.
– Когда я был ребенком, меня чуть не убила кхейгла, – сообщил он с доверительной улыбкой. – Они очень заботливые матери, но лишь до тех пор, пока ребенок не достигнет десятилетнего возраста. Потом инстинкт отключается, и детей у них забирают, чтобы не вышло беды. Мне было почти десять, и я тогда едва не погиб. Двух других детей она у меня на глазах убила, третьего серьезно покалечила. Это самое острое впечатление моего детства. Конечно же, не единственное. Позже меня изнасиловал директор школы, где я учился, но это случилось, когда я уже был подростком. Признаться, я сам же его и спровоцировал – мне отчаянно хотелось приобщиться к этой стороне жизни… а кроме того, после инцидента я мог рассчитывать на поблажки, которые другим ученикам и не снились. Какую из этих историй тебе рассказать – про кхейглу или про директора школы?
– Про кхейглу, – мрачно сказал Поль.
Отвечать «никакую» не имело смысла, все равно Лиргисо не оставит его в покое.
– Эта кхейгла была моей матерью. В моем сухрамьяллу, – Лиргисо и это слово произнес с характерным для лярнийской речи музыкальным переливом, – было пять энбоно, трое из них с дефектами, означающими смертный приговор для новорожденного, и одна мертворожденная кхейгла. Обычная печальная статистика. Впрочем, бывает и так, что во всем сухрамьяллу нет ни одного нормального младенца. Сухрамьяллу – это непереводимо. Такие слова, как «выводок» или «помет» не подходят, поскольку речь идет не о животных, а о детях высокоразвитой расы.
Лиргисо рассказывал очень живо и сопровождал повествование иллюстрациями; энбоно – раса прирожденных рисовальщиков, и даже после смены тела эта способность осталась при нем.
Он быстрыми штрихами набрасывал на вырванном из блокнота листке очередную картинку и клал на столик перед Полем. Рисунки были черно-белые, но Лиргисо не забывал упомянуть о красках и запахах, так что Поль словно видел наяву громадное изжелта-белое кольцевидное здание, в котором жили кхейглы с маленькими детьми; песчаные пляжи и теплые оранжевые бассейны в необъятном, как поле стадиона, внутреннем дворе под зеленоватым небом; старую каменную галерею с вазами в нишах в восточной части двора. Воздух там был густой, сладковатый, и жизнь в буквальном смысле слова бурлила: бегали, плескались в бассейнах и шумели дети, кричали на них и друг на друга кхейглы, суетились чливьясы-рабы – темнокожие низкорослые существа с гребнями вдоль спины.
Климат на Лярне жаркий и влажный, штукатурка там долго не живет – на ней появляются извилистые трещины, похожие на уводящие в запредельное царство хаоса тропинки, а также пестрые кляксы мха-стеноеда. В тот день несколько чливьясов заново штукатурило стену неподалеку от бассейна, в котором нежились кхейглы – те сидели в воде так, что плечи едва выступали наружу, и алмазные подвески на их гребнях отливали зеленым, сверкая в лучах Изумрудного солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25