А как бы
я на его месте?
Сейчас другое время. И совсем, мне кажется, другие люди. У некоторых эмоции
ушли внутрь, вглубь, трудно бывает понять, что у человека на уме, потому чт
о на языке у него совсем другие. Я тоже очень изменилась Ч куда делось отк
рытое бурлящее веселье, щедрая, заражающая всех вокруг «папина» радость
… Иногда они прорываются, но пугают тех, кто меня не знает близко. И радуют
«своих». И все-таки самый неисчерпаемый источник эмоций, страстей, неодн
означных открытых характеров для меня Ч в той войне, в моем незабываемо
м взрослом детстве.
С годами все отстоялось, отложилось в душе и в сердце, а потом преломилось
на экране. Я видела таких измученных женщин в жизни, как Мария Плещеева в ф
ильме «Рабочий поселок». Когда все, казалось бы, потеряно, нет никакой над
ежды на свете и все-таки где-то глубоко есть еще внутренний базис, и она ра
спрямляется, она снова живет!..
Как много было рядом таких внешне грубых, колких, яростных и человечных, к
ак Шура Соловьева из фильма «Дорога на Рюбецаль»! И характер, и одежда, и ж
аргонная речь Ч все из моего военного детства. А в фильме «Вторая попытк
а Виктора Крохина» Ч Любовь Крохина. В ней я попыталась сыграть открыты
й характер, все вытолкнуть наружу, ничего не приукрашивая, Ч как было в в
ойну, почти без подтекстов. А если есть второй план Ч то шит белыми ниткам
и, и тогда человек становится еще ранимее, еще привлекательнее… Попробов
ала быть, как мой папа, Ч он бы сейчас совсем не смог приспособиться, он бы
л человеком «того» необыкновенного времени… Я на экране также слепо и гл
упо люблю своего сына, как папа любил меня. Унижая отчима моего сына также
, как папа порой унижал маму. И от этого любовь героини получилась мощной,
необъятной, как у моего папы. В фильме ненавижу открыто, люблю открыто, гов
орю то, что думаю, с открытой душой, открытым сердцем. Пою тоже громко.

Моя мама с каждым днем набирала силу. Теперь папа не узнал бы ее. Теперь уж
е тетя Валя прислушивалась к маме, соглашалась во всем. После той облавы м
ама больше не торговала табаком.
Они с тетей Валей устроились работать в кафе. Это было не кафе, а как бы кул
ьтурная пивная. По сравнению с темной дяди Васиной пивнушкой она была пр
осторная, светлая, стояла в выгодном месте Ч на углу Бурсацкого спуска, к
ак раз напротив входа на базар. В кафе Ч десять-пятнадцать столиков. Из е
ды Ч всегда мой любимый винегрет, яичница и борщ. Подавали самогон-шнапс
и пиво.
Мама отвечала за чистоту в зале, на кухне и в подсобных помещениях. А тетя
Валя резала, чистила овощи и мыла посуду. Была там и повариха. Очень тощая.
Она ни с кем не сходилась близко, ни с кем не разговаривала, как немая. Вот е
сли бы я была поваром, я бы целый день все пробовала и пробовала и обязател
ьно бы поправилась! А она… Фи!
Тетя Валя чистила все сырое, а все вареное разделывала непременно сама п
овариха, чтобы продукты во время разделки не ели. Контроль за продуктами
был строжайший. Кафе содержали двое Ч мужчина и женщина, но не муж и жена.
Он стоял у прилавка, разливал пиво и самогон, а она разносила еду и выпивку
за столики. Когда они подсчитывали выручку, всегда крепко ругались. На ок
нах кафе вывели белой известью: «Кафе Надежды Юрченко и Матвея Горбатых»
. Мужчина был мало чем примечателен. Главной была она. Такую отвратительн
ую злюку редко встретишь. На лице, кроме раздражения, ничего. Между собой м
ама с тетей Валей называли ее Шваброй Ч за то, что она все время кричала м
аме: «А ты шваброй, шваброй!»
В зал выходить категорически запрещалось всем, кто работал на кухне. А в з
але каждый день происходили такие интересные события! Звучала музыка! Пе
ли душещипательные песни!
Его звали Петер. Он играл на аккордеоне и пел. Аккордеон был самым модным т
огда инструментом. Когда я услышала, как поет и играет Петер, я «заболела»
. Вот вернется с фронта мой папа, купит аккордеон для «любимой дочурки», и
я тоже буду петь и играть! Но я пойду еще дальше! В самых эмоциональных мес
тах песни буду отбивать чечеточку! А? Все одновременно Ч и петь, и играть,
и танцевать! Вот это будет номер! Он будет. Обязательно!
А пока я ходила каждый день к маме в кафе. Я ждала Петера. Он был очень краси
вый. На редкость. Высокий, изящный, артистичный, элегантный… Одет в коричн
ево-бежевой гамме: клетчатый пиджак с накладными карманами и хлястиком
сзади, брюки коричневые, в широкую бежевую полоску. Волосы светлые, длинн
ые, волной Ч совсем не по моде, но это придавало его лицу загадочность и «
романтичность». А глаза большие, печальные…
В кафе он появлялся шумно. Своим голосом перекрывал голоса посетителей.
Входил всегда с одной и той же фразой: «Та чево там!» Над этой фразой я част
о раздумывала. Что она означает? Может, «чего нам бояться»? Он ее произноси
л часто. Смысл слов «та чево там» всегда был разным. Когда он входил в кафе,
все ждали от него чего-то, все притихали, улыбались…
При Петере постоянно находился его болельщик Ч человек маленького рос
та, с внешностью, о которой всегда говорят «стертая». Ходил человек посто
янно в поношенном, засаленном плаще, а на голове Ч немецкая солдатская ш
апочка с козырьком. Как только Петер роскошно входил в кафе, тут же с аккор
деоном шустренько прошмыгивал человек. И пока Петер здоровался, расклан
ивался, посылал Швабре воздушные поцелуи, человек готовил аккордеон «к р
аботе». Он его вынимал из черного футляра, ставил на стул и прикрывал зеле
ной суконкой.
У моего папы тоже была такая подстилка, только не суконная, а плюшевая, мяг
кая, и не зеленого цвета, а бордового.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33