здесь одна тайна, а не несколько. Каждый, писавший о Завесе и о способах ее приоткрыть, находил свой путь к откровению, свой способ выражения и свои метафоры, но во всех разрозненных голосах, в их какофонии слышалась общая тема.
И это была не любовь. Во всяком случае, не такая, как ее понимают сентименталисты. И не смерть, как ее понимают рационалисты. Речь шла о каких-то рыбах, о море (иногда – о Море Морей); о трех способах плавания в нем; о снах (очень много о снах); об острове, который Платон назвал Атлантидой, хотя у него есть еще множество других имен. О конце света, что одновременно является и его началом. И, наконец, об искусстве.
Вернее, об Искусстве.
Над этим понятием он долго ломал голову. Искусство именовалось в письмах по-разному – Великое деяние, Запретный плод, Отчаяние да Винчи, Палец в пироге. Способов описаний было множество, но Искусство одно. И при этом (здесь заключалась тайна) – никакого Художника.
– Ну, нравится тебе здесь? – спросил как-то майским днем Гомер.
Яффе оторвался от работы. Вокруг лежали стопки писем. Кожа Яффе, никогда не выглядевшая слишком здоровой, теперь была бледной и шершавой, как листки бумаги в его руках.
– Конечно, – ответил он, едва удостоив взглядом начальника. – Что, привезли еще?
Гомер немного помолчал, потом сказал:
– Что ты прячешь, Яффе?
– Прячу? Я ничего не прячу.
– Ты отдаешь нам не все, что находишь.
– Нет не так, – сказал Яффе. Он беспрекословно выполнял главное условие Гомера: делиться найденным. Деньги и дешевые драгоценности, обнаруженные в конвертах, шли Гомеру, и тот распределял добычу. – Я отдаю все, клянусь.
Гомер смотрел на него с откровенным недоверием.
– Ты торчишь тут от звонка до звонка. С ребятами не общаешься. Не выпиваешь. Тебе что, не нравится, как от нас пахнет, Рэндольф? – Начальник не ждал ответа. – А может, ты вор?
– Я не вор, – сказал Яффе. – Проверьте.
Он встал, подняв руки с зажатыми в них письмами.
– Обыщите меня.
– Да сейчас, стану я тебя лапать, – последовал ответ. – Я что, по-твоему, гребаный гомик?
Гомер пристально посмотрел на Яффе. После паузы он сказал:
– Я собираюсь посадить тут кого-нибудь другого. Ты проработал пять месяцев. Приличный срок. Пора тебя повысить.
– Я не хочу…
– Что?
– Я… я говорю, мне здесь нравится. Правда. Мне нравится эта работа.
– Ну, конечно, – сказал Гомер, чьи подозрения явно не рассеялись. – В таком случае с понедельника ты уволен.
– Почему?
– Потому что я так сказал! Не согласен – ищи другое место.
– Я же хорошо справлялся, разве нет? – сказал Яффе. Но Гомер уже повернулся, чтобы уходить.
– Здесь воняет, – бросил он через плечо. – Отвратительно воняет.

Из писем Рэндольф узнал слово, которого никогда прежде не слышал: «синхронность». Ему пришлось купить словарь, чтобы узнать его значение – совпадение нескольких событий во времени. Авторы писем обычно использовали это слово, когда хотели сказать, что в соединении обстоятельств есть нечто значительное, загадочное и даже чудесное; что существует определенная закономерность, невидимая человеческому глазу.
Такое соединение случилось и в тот день – Гомер дал толчок событиям, изменившим все. Меньше чем через час после его ухода Яффе поднес свой короткий нож, уже порядком затупившийся, к конверту, что был тяжелее прочих. Из вскрытого конверта выпал небольшой медальон. Он мелодично звякнул о бетонный пол. Яффе поднял вещицу; пальцы его все еще тряслись после разговора с Гомером. Медальон оказался без цепочки, даже без ушка для нее. Он выглядел слишком неказисто для дамской шейки, так что ювелирным украшением его нельзя было назвать. При ближайшем рассмотрении Яффе понял, что медальон, несмотря на крестообразную форму, не имеет отношения к христианской символике. Четыре его луча были равной длины и не превышали полутора дюймов. В перекрестье изображалась человеческая фигура – ни мужчина, ни женщина – с раскинутыми, как на распятии, но не пригвожденными руками. Лучи заполняли узоры из абстрактных фигурок, и на конце каждого луча был круг. На грубо намеченном лице человечка едва угадывалась улыбка.
Яффе не разбирался в металлах, но сразу сообразил, что вещица сделана не из золота и не из серебра. Даже если медальон очистить от налета грязи, он вряд ли заблестел бы. Но в нем было что-то притягательное. Когда Яффе смотрел на медальон, у него возникало ощущение, как при пробуждении от насыщенного событиями сна, когда не можешь вспомнить ускользающих подробностей. Это явно был очень важный предмет, но Яффе не знал почему. Возможно, символы показались ему смутно знакомыми? Не видел ли он их в одном из прочитанных посланий? За двадцать недель работы он просмотрел не одну тысячу писем, и во многих были рисунки – иногда непотребные, а часто загадочные, не поддававшиеся расшифровке. Такие он уносил домой, чтобы изучить вечером. Письма хранились в связке у него под кроватью. Может, с их помощью Яффе сумеет взломать код медальона, как истолковывают сновидение?
В тот день он решил пообедать с сослуживцами. Он решил, так будет лучше – чтоб не раздражать Гомера. Но он ошибся. «Старые добрые приятели» болтали о новостях, которых Яффе не слушал уже несколько месяцев, о качестве вчерашнего бифштекса, о том, кто кого трахнул после бифштекса, а у кого сорвалось, и о том, что их ждет летом. Среди них Яффе почувствовал себя абсолютным чужаком. Сослуживцы тоже это почувствовали. Отворачиваясь и понижая голос, они обсуждали его странную внешность и дикий взгляд. Чем дальше от него отстранялись, тем больше ему это нравилось – даже такие ублюдки осознавали, что он другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181