Мы сидели в темноте, пили вино и вели долгие разговоры, в которых не
было места ни Юрке, ни маленькой Зиночке, находившейся в одном из самых
престижных летних пансионатов, ни прошлому, ни будущему. Был один огромный
мир, в котором были только мы двое, я и она.
Иногда ее подолгу не было... От нечего делать я перебирал старые
книги, находившиеся в огромных черных чемоданах, числом не менее десяти,
поставленных один на другой, пока не наткнулся на странную на мой взгляд
книгу без переплета. Она была похожа на учебник английского языка и в то
же время отличалась от этого семейства своим содержанием. Это не было даже
учебником в общепринятом смысле этого слова. Скорее это был словарь, но
перевод английских слов на русский осуществлялся в стихотворной форме,
причем в двустишие вплеталось и английское слово и его русский перевод.
Сначала меня заинтересовал удивительно тонкий юмор стишков, тем
более, что их сочинению серьезно препятствовала необходимость использовать
обязательные слова. Я и сам не заметил как совершенно безо всякого усилия
с моей стороны запомнил около пятидесяти слов.
Эта книжка здорово скрасила мое одиночество, а к концу моего
заточения, которое длилось около полутора месяцев, я с великим удивлением
заметил, что почти свободно читаю прилагаемые тексты - отрывки из всемирно
известных книг Твена, Стивенсона, Диккенса, Конан-Дойля, Дефо, Э.По.
Сколько же трудов стоило запомнить десять-пятнадцать слов в школе!
Старая Зина громко вздыхая, что-то бормоча себе под нос, тяжелыми
шаркающими шагами обходила свое хозяйство, что-то целый день прибирала,
переставляла с места на место, что-то терла, копалась во дворе и на
участке, долго возилась с приготовлением пищи, восседая на инвалидной
коляске, после обеда дремала на ней, потом вновь до самого ужина возилась
громко вздыхая и бормоча. Очень редко она выходила куда-нибудь,
по-видимому к своим подругам или в магазин, иногда подруги приходили к
ней, и тогда ст. Зина устраивала чай на большой веранде с долгими
разговорами. Голоса с веранды разобрать было трудно - они почти полностью
заглушались ревом проносившихся по шоссе грузовиков.
Каждый день она вынимала из почтового ящика, укрепленного на заборе
возле калитки, газеты и, едва ли их посмотрев, оставляла на ступеньках
лестницы чердака, рядом с чайником, который она подогревала для меня три
раза в день и ставила на ступеньки лестницы, не забыв добавить тарелку с
печеньем, бутербродами или обожаемыми мной попиками-лепиками и стучала по
лестнице, чтобы я поднял все это к себе наверх, поспешно покидала веранду,
видимо опасаясь столкнуться со мной носом к носу.
Раза два приезжал ее сын, еще не старый Франц Менциковский. Первый
раз он уговаривал ее переехать на его просторную московскую квартиру. По
всей видимости этот разговор происходил много раз, и Франц со ст.Зиной без
всяких эмоций произносили хорошо заученные роли из давно надоевшей всем
пьесы.
"Почему ты не хочешь переезжать ко мне из этой собачьей будки, люди
думают, что Франц бросил свою старую маму".
"Мне плевать на то, что думают люди. В твоей просторной московской
квартире, в твоей Москве, мне не хватает воздуха".
"Нет, вы посмотрите на эту выжившую из ума старую жидовку! Это она
называет воздухом! Здесь, возле этого Богом проклятого шоссе она дышит
воздухом! У абсолютно здорового человека, спортсмена, космонавта здесь
ровно через один час, не больше, заболит голова и уже больше никогда не
пройдет, он может смело пойти даже совсем в незнакомую поликлинику, к
совершенно незнакомым докторам и через десять минут получит удостоверение
инвалида второй, нет первой группы".
"Франя, купи себе петуха и морочь ему голову. В этом Богом проклятом
месте ты закончил музыкальное училище с золотой медалью и не повесил ее на
стенку только потому, что боялся, как бы ее не украли. Когда ты жил в этом
месте, ты побеждал на международных конкурсах".
"Мама, ну зачем ты меня мучаешь? Ты наверное хочешь чтобы я умер
раньше тебя а ты делала бы вид, что тебе очень горько. Ты этого хочешь?
Мало мне того что этот гой увел у меня мою девочку, теперь люди говорят,
что это Бог меня покарал, за то, что я бросил свою мать".
"Нет, Франя, нет, ты всегда был послушным мальчиком, я горжусь тобой,
мы все тобой гордимся, даже Гальперины. Но я не могу бросить этот дом, я
хочу здесь умереть и умру здесь. А Берта... Берта часто навещает меня,
привозит мне продукты".
"Франя" в сердцах, но не очень сильно, хлопает дверью и удаляется.
Занавес.
Второй раз он приехал радостно возбужденный и прямо с порога, едва
успев поздороваться заявил:
- Мама, дай мне поскорее ключ от чердака!
Ст. Зина по-видимому почувствовала сильное замешательство и невпопад
сказала:
- Какой ключ, от какого чердака? - словно у нее этих чердаков была
тьма-тьмущая и с ключами и без ключей. - Зачем тебе чердак?
- Мама, я прошу, дай мне пожалуйста ключ от замка, которым заперт
чердак. И вообще, скажи мне на милость, какого черта нужно запирать
чердак? Что за необходимость? - Радостное возбуждение уступило место
нарастающему раздражению.
- Что тебе нужно на старом и пыльном чердаке, скажи мне, и я может
быть поищу ключ, - судя по ее голосу, ст.Зина обретала уверенность.
- В одном из чемоданов лежат подлинные рукописи нот Сальери. Мне
нужно их найти и отдать на экспертизу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33