Сейчас у них была уже трехлетняя дочь Зина, названная так в честь
Бертиной бабушки, единственного человека, который не отвернулся от нее
после скандального замужества.
Маленькая Зина уже немного играла на пианино, и Берта частенько брала
ее с собой в школу, где она работала преподавателем музыки. До сих пор
Берта была влюблена в Юрку. Когда она на него смотрела, она вся буквально
светилась, как новогодняя елка.
Они принесли с собой две сумки с продуктами, Берта, скинув свой
плащик горчичного цвета, сейчас же загремела немногочисленными моими
кастрюльками и, прихватив из сумки пакеты, умчалась на кухню.
Юрка присел на стул, придвинулся с ним поближе к кровати и, достав из
внутреннего кармана пиджака пакет перехваченный резинкой, наклонившись ко
мне сказал вполголоса:
- Здесь твои пять штук и на днях принесу ордер на двухкомнатную
квартиру на Есенинском бульваре. На твою работу (сторож на стройке)
позвонили и сказали, что у тебя бытовая травма.
Он был как всегда уверен в себе. "Посмотрел бы ты не себя там, в
лесу", - подумал я, но возбуждающе радостное ощущение того, что у меня
теперь будет квартира в хорошем районе, да еще бабки - целых пять тысяч,
охватило меня целиком и даже рана казалась теперь пустяковой царапиной, не
стоящей внимания.
В распахнутую ногой дверь влетела Берта, неся на прихваченном у
кого-то подносе дымящуюся тарелку с пельменями, мелко порезанную селедку,
посыпанную сверху колечками лука и обильно политую постным маслом, тонко,
очень тонко, как только умеет делать Берта, нарезанный сервелат,
обрамленный редиской и целую вязанку зеленого майского лука. Особняком
гордо возвышался граненый стакан со сметаной и стоящей в ней вертикально
чайной ложкой.
- Берта, ты же меня убьешь окончательно я так и знал, что ты заодно с
той доской, которая упала на меня на стройке.
- Ешь, босяк, пока пельмени горячие, знаем мы эти доски, твоя
Матильда не доведет тебя до добра, - она вновь склонилась над необъятной
спортивной сумкой.
- Постой, Берта, остановись ради Бога, если там попики-лепики, то
пусть уж Юрий Михайлович сбегает за той доской, здесь недалеко.
Берта беззвучно смеялась ставя на стол большой пакет с попиками.
Юрка уже открывал нивесть откуда взявшуюся бутылку коньяка
Ереванского разлива.

За две недели у меня перебывало множество народу. Приходили даже с
работы, двое, один пожилой, вроде сварщик, другой молодой - подсобный
рабочий, учащийся какого-то вечернего института, - принесли положенные на
посещение больных деньги из профсоюза и, помявшись немного, достали из-за
пазух две бутылки "Агдама".
Деньги я им конечно тут же вернул, оплатив тем самым "Агдам", потом
позвал Женьку Баранова, составить компанию. Женька тут же развил бурную
деятельность, очень оживив обстановку расставил принесенные с собой
граненые стаканы, сообразил подходящую случаю закуску, потом еще два раза
бегал за вином, так что дорогих гостей я едва выпроводил, расставшись с
ними как с самыми близкими родственниками.
Мои дни отдыха по больничному листу, выданному щедрым доктором еще не
закончились, когда появившийся хмурый Юрка сказал, чтобы я готовился
выезжать послезавтра в указанное место.
Раньше таких коротких перерывов не было и меня это сильно
насторожило, но я ничего не сказал - Матильда была уже готова с тех пор
как я смог выходить на улицу, к тому же Женька Баранов горел желанием
отработать бесконечно занимаемые у меня трояки, что он успешно и сделал,
помогая мне приводить Матильду в порядок.

Стена магазина, которая выходила во двор была захламлена ящиками,
которые похоже сначала складывали более или менее аккуратно, а потом видно
плюнули на это дело и бросали как попало. Остальная, большая территория,
примыкавшая к шестиэтажному в четыре подъезда дому была типичной для
московского двора: с садовыми скамейками у подъездов, с дежурившими на них
старушками - надеждой и опорой московской милиции, - с грязной песочной
горкой, окаймленной крошечным барьерчиком, с какими-то полусломанными
карусельками, каталочками, лесенками, напоминающие шведские и прочим
нехитрым деревянным инвентарем.
С места, где я стоял с Матильдой, мне была видна дверь запасного
выхода из магазина и часть улицы видневшуюся через арку, соединявшую
магазин и жилой дом.
Я вновь отчетливо представил Юрку в работе.
Вот он в торговом зале, в неизменном синем халате, белой рубашке,
темно-вишневом галстуке, сама уверенность и спокойствие, в левой руке
раскрытая папка с какими-то бумагами, в правой - паркеровская ручка и
небольшой японский калькулятор. Он смотрит на табло, где вывешены списки
очередников и марки автомобилей, что-то пишет, что-то считает с
сосредоточенным, задумчивым видом.
От толпы страждущих приобрести автомобиль отделяется его подельник и
с подобострастным видом обращается к нему. Юрий Михайлович едва удостоив
того взглядом, после длительной паузы, что-то коротко, пренебрежительно
отвечает (как я от вас устал, господа деревья!).
Подельник с горьким разочарованием на лице отходит от Юрки и
приближается к "обрабатываемому" лоху. Он объясняет ему, что за Жигуль
надо платить семь с половиной тысяч, а у него, к сожалению только шесть и
поэтому, увы, он должен покинуть магазин.
Лох готов.
- Подожди, брат, - догоняет он подельника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33