— Пьяница несчастный, — сказала Варвара, — вот отберут у вас права навечно — интересно, как тогда вы закукуете?— Фары у меня не горят, вот что худо, — пожаловался Яковец. — А с водкой, Варвара Родионовна, конечно, подразболтался я. Но вообще, я вам так скажу, если на всю последнюю правду. Плохо у нас в экспедиции поставлена воспитательная работа. Никто надо мной не работает, никто меня не поднимает…Варвара даже задохнулась от ярости.— Вы все-таки удивительный негодяй, — сказала она. — Редчайший из редких. Это над вами-то не работали? Это вас не уговаривали? Это вашим липовым честным словам и клятвам не верили? Да кто вас товарищеским судом судил, не мы ли в Каменке? Гнусный и низкий вы тип, вот вы кто…— До суда человека довести — дело нехитрое, — огрызнулся шофер, — вы не дайте ему скатиться, не дайте упасть, вот и будет порядок. Во мне тоже имеются положительные моменты.Машина наконец двинулась с места, и Яковец, закурив, без всякой ложной скромности вспомнил то, что он сам назвал «своим подвигом». История действительно была «красивая». С одним из шоферов-«дальнобойщиков» — так назывались дальнорейсовики — случился сердечный припадок, и быть бы беде с автобусом, который он вел, если бы Яковец не оседлал радиатор и не влез на ходу в кабину чужой машины. Многие это видели и сгоряча посулили шоферюге даже орден или, на крайний случай, медаль, но впоследствии Яковец из-за художеств иного порядка вовсе ничего не получил.— Справедливо? — спросил он Варвару. — Разве душа у меня не болит за это?И он запел, зная, что поет хорошо и что ему многое прощается за его умение петь: Начинаются дни золотыеОгневой, непродажной любви.Эх вы, кони мои золотые,Черны вороны, кони мои… — Не гоните машину, — сказала Варвара, — моя жизнь нужна народу.— Так луна же!— А я говорю — не гоните, вы же пьяный, бандит за рулем.— Я в пьяном виде ни одной аварии не имел. И даже нарушения. Я всю войну сто граммов доставлял бойцам, и никаких неприятностей. У меня автоматизм, товарищ Степанова, полностью отработан.Он вновь запел тенорком, чувствительно и в то же время сильно: Мы ушли от проклятой погони!Перестань, мое счастье, дрожать!Нас не выдадут черные кони… Вот на этом самом трогательном романсе они и врезались, по-видимому, в выскочившую на улицу Ленина легковую машину. Как это произошло, Варвара не видела, она закрыла глаза, чтобы подремать, и сразу словно бы провалилась, а потом почувствовала удар, услышала грохот, скрежет и хруст и поняла, что произошло несчастье.Было совсем тихо, так страшно тихо, как делается только после аварии, когда все уже кончено. Мотор полуторки сразу заглох, легковая, сшибленная ударом к тротуару, тоже молчала. Жесткий свет осенней луны мертво поблескивал в стеклах длинного черного автомобиля.— Номер с нолями, — подавленно произнес Яковец. — Теперь, конечно, расстреляют.— Почему расстреляют? — воскликнула Варвара.— Да уж это верно, — лязгнув челюстью, сказал Яковец. — Это уж безвыходно.Он даже пошевелиться от страха не мог.— Так помогите же им, свинья! — вне себя крикнула она.— Теперь уж что, теперь уж я пропал, — только и сказал он.Варвара пыталась в это время открыть свою дверцу, но замок заклинило, и, только сильно ударив плечом, она оказалась на улице и подбежала к легковой — это была иномарка, «оппель», что ли.— Живы? — спросила она, открыв на себя большую дверцу.Там внутри светились приборы, и шофер умелыми руками старого солдата ощупывал своего пассажира.— Живы? — опять спросила Варвара. — Ну что же вы молчите?— Уйди к черту! — гаркнул на нее шофер. — Не умеешь, так не суйся за баранку…Они оба, видимо, приняли ее за водителя, потому что пассажир, поправляя очки, сказал ей с кряхтеньем в голосе:— Экая дура-баба! А если бы насмерть убила? Надо же уметь так вмазать.И тут Варвару осенило. Она поняла, как всегда понимала каким-то шестым чувством, где и как можно помочь, поняла, что здесь в ее силах хотя бы спасти негодяя от тюрьмы. В расстрел она не верила, но в тюрьму его вполне могли засадить, а если он ей передал руль — ну, права отберут на срок.— Он мне руля не давал! — воскликнула Варвара. — Я сама силой села за баранку. Он мне подчиненный, он мое приказание не мог не выполнить! Мы — из экспедиции, из геологической…Понемножку возле поврежденных машин собралось несколько запоздалых зевак, среди которых были, как всегда, и знающие. Уже и Варвару назвали «бандиткой за рулем» — она все торчала возле машины Штуба.— Ребра мне поломала, наверное, идиотка, — сказал полковник сердито. — Ты вот слева пощупай, Терещенко, не повернуться никак, зажало…— Ниже, товарищ полковник.— Сломано?— Та вроде торчит…— Торчит! — часто дыша, проговорил Штуб. — Наш драндулет-то может сдвинуться?— Товарищ начальник, — жалостно произнесла Варвара, — вам нужно сейчас к доктору…— Закрой дверь с той стороны, — велел ей полковник, — сейчас же закрой.А пока она закрывала, Терещенко ей сказал гробовым голосом:— Ну, шестнадцать сорок, помянешь меня за товарища Штуба. Будет тебе желтая жизнь.«В самого Штуба впоролись!» — не без страха отметила про себя Варвара и окончательно поняла, что негодяй Яковец теперь без ее помощи пропадет окончательно и что она должна «стоять насмерть».— Я вела машину, — вернувшись к своему грузовику, негромко, но раздельно и внятно, чтобы вбить ему, Яковцу, свой замысел в голову, сказала она, просунувшись в кабину. — Я — запомнил? Вы мне баранку, разумеется, не давали, но я самовольно перехватила еще у Дома крестьянина. Не могли же вы силой меня оттащить. Понятно? Ясно? Все запомнили?— Как бы не вы, так известно, ничего не было бы, — подлым голосом сказал Яковец, — катил бы себе в Каменку, посвистывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42