..
Алексей жестко приказал:
– Сиди здесь.
– Тогда давай в трубу глядеть!
– Не надобна мне труба твоя...
– Не надобна? Труба не надобна? – изумился Ванятка. – Да ты только раз в ее глянь – не оторвешься. Ты погляди-кось, чего в нее видно...
– Не липни! – велел Алексей.
– Ну и... нужен ты мне больно!
И Ванятка сам стал смотреть в трубу, спеша наглядеться вволю, пока никто не отобрал дивную машину. Но одному все-таки смотреть было не так интересно, и Ванятка начал вертеться, ища случай уйти с драгоценной трубой куда-нибудь подальше – к другим ребятам.
– Чего крутишься? – спросил Алексей. – Сиди, как я сижу.
У Ванятки сделалось скучное лицо. Оба сидели на бухте каната рядом, смотрели вдаль. Над Двиною, над малыми посудинками и большими кораблями с криками носились чайки. Мимо, по шканцам, то и дело проходили какие-то дородные, пузатые бояре, низко, почтительно, даже с испугом кланялись Алексею. Тот, глядя мимо них, не отвечал, а одному скроил поганую морду и показал язык. Другой боярин – жирный, рыхлый, с висячими мокрыми усами – подошел с поклоном поближе, поцеловал царевичу руку, спросил о здоровье, сказал, что на Москве-де нынче благодать, не то что в сем богом проклятом Архангельске. Царевич не ответил, боярин ушел с поклонами, пятясь.
– Поп ты, что ли?
– Поп? – удивился Алексей.
– А коли не поп – для чего он к твоей руке-то прикладывается?
Алексей усмехнулся с презрением, ничего не ответил.
– Архангельск ему плох! – обиженно сказал Ванятка. – Богом проклятый! Вон у нас река какая, двор Гостиный, корабли. Облаял город, а пошто?
Подумал и добавил:
– Пойду я от тебя. Бери трубку свою и мушкет. Пойду... Чего так-то сидеть.
– Ну куда ты пойдешь? – с сердитой тоской, повернувшись к Ванятке всем своим длинным белым лицом, спросил Алексей. – Чего тебе надо? Сидим, и ладно. Еще навидаемся. Качать будет, море с волнами, скрипит, шумит...
Его передернуло, он хрустнул пальцами, ссутулился, как старик, опять заговорил:
– Крик, шум, бегают все, покою никакого нет. Для чего оно, море? Ну, вода и вода, кому надо – пускай по морю и ездит, а мне для чего?
Ванятка круглыми глазами смотрел на Алексея, не понимая, о чем тот говорит.
– Спи, велит, на корабле, обвыкай! А как тут спать, когда он так и ходит, корабль сей проклятый? Так и трясет его, так и качает...
Царевич все говорил и говорил, хрустя пальцами, а Ванятка перестал слушать, стал следить за тем, как матросы на блоках поднимали на корабль шлюпку. От тихого голоса царевича, от того, как хрустел он пальцами белых рук, как по-старушечьи поджимал губы, Ванятке сделалось нестерпимо скучно. Он поднялся, чтобы уйти, но Алексей вдруг ногтями больно ущипнул его за ногу и велел с визгом в голосе:
– Сказано – сиди!
– Да ты пошто щиплешься? – рассердился Ванятка. – Ты, парень, как обо мне думаешь? Я тебя так щипну, что ты за борт канешь, одни пузыри вверх пойдут...
– Щипнешь – тут тебе голову и отрубят! – ответил Алексей.
– Голову?
– Напрочь отрубят! И на рожон воткнут! Щипни, спробуй!
– Не забоюсь!
– А вот и забоялся!
Ванятка сбычился, склонил кудрявую голову набок, крепко сжал кулаки. Алексей стоял перед ним – высокий, с волосами до плеч, белолицый, злой, – и кто знает, что бы случилось дальше, не появись в это время на шканцах кормщик Рябов. Спокойным шагом подошел он к мальчикам, положил руку на плечо сыну, повернул Ванятку к себе.
– Ступай-ка, детка, домой! – велел он ровным и добродушным голосом. – Ступай, лапушка. Мамка там об тебе убивается, бабинька Евдоха плачет... Идем, на шлюпку отведу, идем, сынушка...
Алексей дернул Рябова за рукав, крикнул:
– Ему наказно при мне быть, при моей особе!
– Так ведь он, господин, тебя поколотит...
– А поколотит – казнят его!
– Для чего же мне оно надобно? – усмехнувшись, ответил Рябов и снова обратился к Ванятке: – Нет, сынушка, быть нынче по-моему. Пойдем!
Алексей топнул ногой, Рябов словно бы и не заметил этого. Не торопясь отвел он сына к трапу и, с ласкою глядя в его полные гневных слез глаза, тихо заговорил:
– Ладно, деточка, ладно, родимый. Ты его лучше, ты его смелее, ты его сильнее, да ведь недаром сложено, что и комар коня свалит, коли волк пособит. Он – комар, да за ним волков сколько! Иди, детушка, домой, да не тужи, подрастешь маненько – пойдем с тобою в море на большом корабле, паруса взденем...
– Решение-то мое, тятя, нерушимое, – плача крупными в горох слезами, сказал Ванятка.
– Что оно за решение?
– Нерушимое – на корабле с тобою идти!
– Пойдешь, голубочек, пойдешь! – успокоил Рябов. – Не нынче, так скоро. И будет из тебя добрый моряк, поискать таких моряков. И нерушимо твое решение, нерушимо...
Он спустился вместе с сыном по трапу, посадил его в шлюпку, дал ему целую копейку на гостинцы и долго махал рукою, стоя у корабельного борта.

3. НА БОГОМОЛЬЕ!

Вечером город Архангельск провожал государев флот. К двинскому берегу в карете, подаренной Петром, приехал Афанасий, но выйти на пристань по слабости уже не мог. Отходящим кораблям салютовали пушки, громко и торжественно звонили колокола. С иноземных торговых судов внимательно смотрели на цареву яхту в подзорные трубы, архангельские иноземцы-негоцианты во главе с консулом Мартусом переговаривались:
– Вот его миропомазанное величество – в скорбном для моления платии.
– К Зосиме и Савватию отправляется.
– Сие надолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202