На какое-то время медведь замер неподвижно, и Геннадий Васильевич выстрелил второй раз. Удар разрывной пули весом в тридцать граммов, которая к тому же разворачивается в теле зверя, как диковинный свинцовый цветок, отбросил медведя в сторону, но зверь тут же выпрямился и зарысил в сторону охотника. Только тут в домах начали зажигаться огни, и кто-то закричал из дальнего порядка домов:
— Эй, вам подмога не нужна?!
— Нужна!!! — заорал Геннадий Васильевич, судорожно перезаряжая ружье. Было страшно неудобно, потому что он держал пригоршню патронов, открывал ружье, вынимал стреляную гильзу, вставлял новый патрон и при этом очень торопился.
Где-то вдалеке зазвучали голоса, затопали ноги бегущих, собаки уже не только лаяли вдалеке, они мчались во всю прыть по улице, а медведь все так же молча, деловито перебирая ногами, рысил в сторону Геннадия Васильевича. Бежал он, накренившись на пробитый дважды левый бок, довольно медленно, но все-таки бежал и оказался уже метрах в трех. Столяр понял, что не успеет вставить второй патрон и закрыть ружье. Закрыв как есть, с одним новым патроном, он тут же выстрелил почти в упор, в левое плечо медведя. Зверя отбросило в сидячее положение, и тем не менее он тут же встал, двинулся вперед всем торсом… Геннадий Васильевич стоял с разряженным ружьем, и голова зверя моталась так близко, что он мог бы дотянуться до нее стволом. И все еще медведь не произнес ни единого звука! Зверь сделал шаг в сторону охотника, тот оцепенело стоял, ожидая. И в этот момент медведь-людоед вдруг словно нырнул головой вперед и вниз, и голова легла почти у носков сапог Геннадия Васильевича.
Тоненько, почти членораздельно медведь выговорил что-то типа «Ох-ох-ох», три раза подряд, очень тоненько и жалобно, и тихо, тоже тонко застонал. А потом из раскрытой пасти хлынула кровь, заливая сапоги его убийцы, туша расслабилась, замерла. Тут подлетели собаки, стали трепать мертвого зверя, набежали люди с фонарями, стали хлопать Столяра по спине, поздравлять, тискать руку. Никто не хотел ложиться спать, никто не хотел успокаиваться, и вспыхнувшее вдруг веселье остановилось только после того, как вошли в ограду дома, где поселились охотники.
Но и зрелище плавающих в крови трупов с размозженными головами, шарахающегося от людей, плачущего Потапыча, потерявшего сознание Мартова только заставило еще раз подбежать к уже безопасному медведю, пнуть его, вымещая бессильную злобу, а потом снова кричать поздравления Столяру, хлопать его по плечу, радоваться за совершенное. Вот она, грязно-рыжая светлая туша, столько раз лежащая на горушке за поселком, внимательно высматривавшая, кто и куда идет и собирается идти. Вот он, вываленный из пасти язык, много раз облизывавший губы при взгляде на намеченную жертву. Вот она сама пасть и клыки, когти в пять сантиметров, изуродованная задняя лапа, заляпанная кровью человека.
А Столяр был словно в тумане и никак не мог прийти в себя до конца. Вроде бы и выпил водки (угощало его полдеревни), и поговорил, разошелся, но что-то сместилось в сознании охотника. Потому что он прошел долиной смертной тени? Наверное, и от этого тоже, хотя ведь далеко не в первый раз… А главное — заставлял думать о себе, приковывал внимание странный, удивительный зверь, так не похожий на всех прочих медведей!
Упорное молчание зверя, ни разу не взревевшего в доме охотников, даже не ухнувшего при попадании в него двух тяжелых пуль, его непостижимое знание, где находятся главные его враги, какое-то совершенно не медвежье поведение — все это заставляло напрягаться, недоумевать, с опаской обходить уже неподвижную тушу. Это был все же особый зверь.
— Ну и как вы это объясняете, Геннадий Васильевич?
Я не сомневался, что объяснение у хозяина дома существует, — слишком серьезный ученый был всю жизнь Столяр, чтобы чего-нибудь да не придумать. А тот сидел под чучелом головы здоровенного кабана, со странной улыбкой крутил опорожненную рюмку.
— Есть одна только идея… Вы о келючах слышали?
О келючах я, конечно же, слышал. Келюч — это морж-разбойник, хищный морж. Келючом становится моржонок, у которого погибла мать. Если малыш не перестал еще питаться молоком, он обречен в 100% случаев. Но если моржонок уже не настолько маленький, у него есть шанс… Большинство и более старших моржат все равно погибнут, потому что у них еще нет бивней, добывать пищу нечем. Ведь моржи своими бивнями взрыхляют морское дно, добывают зарывшихся в ил моллюсков и едят их. Это основная пища моржей, и пока детеныш маленький, мать взрывает дно моря за него, а моржонок подбирает раковины.
Если мать погибла, а у детеныша еще не выросли клыки, моржонок обречен… если он не сумеет стать хищником. Моржи иногда ловят рыбу — а такой моржонок будет ловить рыбу не время от времени, а постоянно. И он будет ловить уток, нерп, тюленей и поедать их. Келюч — активный хищник, и даже когда клыки выросли, он предпочитает рыбу и мясо моллюскам. Келюч беспощаден и грозен; он много опаснее медведя. Взрослый морж не боится белого медведя, умеет отбиваться от него своими клыками… но келюч сам ищет белых медведей, убивает их и ест.
Келюч — слово чукотское. Чукчи очень боятся келючей, потому что моржи-хищники нападают и на байдары. Им не нравятся люди и не нравится, что люди нападают на лежки моржей и убивают их. Келючи привыкли, что они самые сильные существа в окружающем мире, и бросаются, не ведая страха. Если их не застрелят, пока могучий зверь мчится к байдаре (моржу может не хватить ума нырнуть, чтобы стать невидным с байдары), он клыками вспорет кожу, которой обтянута байдара, или зацепит борт и перевернет лодку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135