— Лучше стой, негодяй! Все равно тебя не отпустим!
Ни звука не произнес бич и продолжал так же странно раскачиваться, а потом вдруг пошел прямо на Степана Петровича. Пошел так же уверенно, быстро, широко шагая, как только что удалялся от преследователей.
— Ах, ты так?!
И Степан Петрович опустил дуло, выстрелил бичу по ногам. Длинный сноп огня на мгновение выскочил из дула. Потому что стрелял Степан Петрович допотопным черным порохом, из старых запасов, а громыхнуло так, как может громыхнуть в узкой лощинке, да еще в промытом воздухе, после дождя. Ударом картечи бича развернуло, отбросило от тропинки. На какое-то мгновение он припал на раненые ноги, почти сел, но тут же вскочил и пошел на Степана Петровича. При этом бич не издал ни звука, и походка его ни капельки не изменилась.
— Стой! — на этот раз орали оба.
Бич шагал, как будто заведенный.
И тогда Степан Петрович выстрелил из второго ствола, с расстояния меньше трех метров. Громыхнуло чуть менее страшно, потому что во втором-то стволе была пуля. Центрированная пуля весом 9 граммов, на крупного зверя, и сразу за выстрелом раздался странный скрипящий звук, который невозможно описать, — звук пули, разносящей череп. Бич полетел на землю, трепыхаясь, как тряпичная кукла, и дальше всего у него была закинута голова, потому что пуля ударила над переносицей и снесла все, что находится выше.
Эхо замирало за стволами, а тучи вроде чуть-чуть разошлись, и даже стало чуть-чуть светлее.
— Лихо вы его! — бросил дядя Костя, сунул револьвер в кобуру… И тут же выхватил обратно, руки бича шарили по траве, ноги мерно двигались, как будто он куда-то шел.
— Кто кого лихо!
Голос у Степана Петровича стал вдруг низким и хриплым, совсем не такой, как обычно. А бич продолжал странно двигаться — бесцельно, непонятно, неприятно.
Дядя Костя подходил к лежачему, и надо было видеть, как он шел: классическая поза, сторожкость в каждом движении, наготове оружие… Ноги бича стали дергаться как-то еще более странно, вроде в стороны, да еще стали мелко вздрагивать. Дядя Костя подошел вплотную, взглянул…
— Степан Петрович, подойди…
Голос у дяди Кости тоже изменился и стал странным.
Дяди, конечно, не знали, что все это время дети стояли, а когда пошла стрельба — присели в траву за кустами, метрах в двадцати — двадцати-пяти от того места, где упал бич. Они все видели и, естественно, очень хорошо слышали все разговоры убийц.
— Никто все равно не поверит… — сипло сказал Степан Петрович. — Хоть это предъяви, а не поверят.
И он вяло ткнул рукой в лежащее на земле тело.
— А как я обо всем начальству доложу? — Голос дяди Кости стал даже не странный, а жалобный. — Всегда думал, что так не бывает…
— А я и сейчас думаю, что так не бывает; себе не верю, Константин, глазам своим…
— Верь не верь…
— То-то и оно. Вот те и бич!
— Слушай, а куры ему зачем?
— Непонятно…
— Тут все непонятно. А смеяться над нами будут…
— Будут. Тут к бабке не надо ходить… Даже когда поверят.
Степан Петрович закурил; получилось у него с третьего раза, и он даже весело хмыкнул, глядя на трясущиеся руки.
— Что, после медведя не бывало? — усмехнулся дядя Костя.
— Не бывало… А вот знаешь, Константин, я когда молодой был, у нас в колхозе было как-то: овинный ходил. Хочешь верь, хочешь нет, а вот ходил, одного даже за руку схватил. Видно было, что когти, и знали все, что подрать больше некому, а думаешь, поверили ему?
Дядя Костя молча помотал головой.
— То-то…
Взрослые еще помолчали несколько секунд, и даже дети видели — они и хотят что-то сказать, и боятся.
— В общем так, — заговорил дядя Костя, набрав воздуха полный рот, словно собирался прыгать в воду. — Я так думаю: этой штуки вообще быть не должно… Ни к чему, да и знаешь, Петрович, ведь засмеют… Всю жизнь так и проходим: «Это которые покойника второй раз застрелили!», «А расскажи, Петрович, как ты с зомби воевал!».
Эти слова, как бы сказанные кем-то, дядя Костя смешно выделил голосом, а Степан Петрович энергично кивал.
— В воду его… — прохрипел Степан Петрович наконец.
— Если не всплывет…
— Камнями!
— Да ты дослушай! Вон на берегу сарай для лодок, и там я днем видел топор… Уловил?
— Ага! Тогда давай… это… отнесем?
— Так прямо, руками?!
Дядя Костя содрогнулся от брезгливости.
— Ишь, затрепетал! — добродушно усмехнулся Степан Петрович. — Давай схожу, мешков принесу, если боишься голыми руками.
— Не боюсь, а вот… сам видишь.
Степан Петрович пожал плечами, пошел к знакомому ребятам сараю, скоро принес топор и несколько мешков. Пока его не было, дядя Костя отошел от того, что лежало. А инициатива, как видно, переходила к Степану Петровичу, и именно он взял топор.
Лезвие шло в то, лежащее, даже не как в полено, а скорее как в гнилой пень: легко шло, и почти не было звука. Топор опустился несколько раз, и Степан Петрович стал кидать в мешок какие-то бьющиеся, извивающиеся куски серо-коричневого цвета. Дядя Костя глянул, и схватился за живот руками.
— Не здесь! Давай в воду трави!
Дядя Костя согласно кивнул, побежал на берег Енисея. Туда же направился и Степан Петрович с шевелящимся мешком на спине.
Уж кто-кто, а дети превосходно знали, сколько нужно времени пройти по этой тропинке на берег и обратно. И не были бы они дети предприимчивой Дарьи, если бы не сбегали к останкам. Лежало там, правда, немного: какие-то страшно сухие ошметки, происхождение которых дети и не пытались угадать, что-то вроде шланга, но тоже сухого, сморщенного; обрывки такого же цвета ткани, изрубленной и смятой топором, — значит, разрубаемый был все-таки одет.
Но самое сильное впечатление оказала на детей ступня ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135