С Чижевским связана любопытная история, приключившаяся недавно в Калуге. Сотрудница Калужского пединститута переживала некий «кризис жанра» и даже подумывала, не уйти ли ей с преподавательской работы. Да и кандидатская у нее никак не получалась.
И вот снится Наталье Калуженской, что она входит в деревянный старый дом, который отапливается печкой, а на диване лежит Чижевский — совсем больной. Лежит и кидает на нее неприязненные, мрачные взгляды. В доме ледяной холод, Чижевский одет и закрыт одеялом и еще какими-то шубами.
— Может, вам чаю налить?!
И энергичная, заботливая дама тут же начинает топить печь, греет чай, что-то рассказывает лежащему: может быть, и совершеннейшую чепуху, но чтобы он не чувствовал себя в одиночестве.
Когда Наталья Юрьевна вошла с горячим чаем, Чижевский расцвел, заулыбался… И женщина решается спросить:
— Александр Леонидович… А может, мне не надо завершать диссертацию…
Подняла она глаза, смотрит: Чижевский лежит и глядит сурово, грозно сопит… И поняла она, что должна дописать диссертацию. А Чижевский держит в руке какую-то книгу, листает ее, да так и уронил на стол.
— Понимаете, мне помочь с диссертацией некому…
Чижевский поднял глаза на женщину, и в голове у нее сформировался готовый ответ: надо спросить у Буровского (фамилию она уже знала). И на листе книги, брошенной на стол, Калуженская прочла мою фамилию, и тут Чижевский исчез, а Наталья Юрьевна проснулась.
Через три дня началась конференция, я участвовал в ней, и меня чуть не заставил подпрыгнуть до потолка женский крик:
— Как, это Буровский?!
Потому что до этого для Калуженской я был то ли главой из книжки или статьей из сборника, то ли существом вполне мифологическим: чем-то вроде динозавра из Конго или снежного человека. А тут вот он стоит, этот Буровский, во плоти и крови, и даже сварливо бранится с кем-то из оргкомитета.
Если это кому-то интересно — диссертация оказалась довольно ценной, но оформленной сумбурно, и помочь женщине оказалось несложно.
История заставила меня глубоко задуматься и даже задать вопрос местному жителю, уроженцу Калуги — профессору, известному ученому и одному из крупных управленцев в местном пединституте. А что, спросил я, многим тут является Чижевский? А Циолковский?
На что профессор, загадочно усмехнувшись, ответил:
— А вы у нас поживите не три дня… а с годик хотя бы. Тогда вот и выясним, что вы тут можете увидеть и услышать.
— Думаете, мне он тоже может присниться?
Собеседник смотрит оценивающе, откровенно чтото прикидывает.
— Нет… Не думаю. Да что говорить?! Вы поживите, поживите тут хотя бы с полгода… или уж с месяц!
И усмехнулся загадочно.
Но я не мог остаться в Калуге ни на год, ни даже на месяц и потому до сих пор так и не проверил, может ли мне в Калуге сниться Чижевский и вступать со мной в разного рода беседы. Например, подсказывать, кто мог бы помочь для завершения работы.
ГЛАВА 26
УБИЙЦЫ
Ах, этот кровавый туман, это одеревенение, это обморочное равнодушие, это тихое влечение убивать!
А.И.КУПРИН
Русские ученые, писатели, общественные деятели потратили немало слюны и чернил, чтобы обосновать нехитрый тезис. Мол, русских, коренных европейцев, совратили злые азиаты-татары. Это татары научили самих русских рабству, затворничеству женщин, холопству, жестокости, внедрили в русское общество идею вековой дремотной Азии, опочившей на московских куполах… одним словом, сделали русских хотя бы частично азиатами.
Теперь же цель русских — преодолеть татарское наследие и опять из азиатов сделаться европейцами. Ярче всего эта нехитрая идейка проводится, пожалуй, в прекрасных стихах графа Алексея Константиновича Толстого.
Певец продолжает: «И время придет,
Уступит наш хан христианам,
И снова подымется русский народ,
И землю единый из вас соберет,
Но сам же над ней станет ханом!
И в тереме будет сидеть он своем,
Подобный кумиру средь храма,
И будет он спины вам бить батожьем,
А вы ему стукать и стукать челом,
Ой, срама, ой, горького срама!
И с честной поссоритесь вы стариной,
И предкам великим на сором,
Не слушая голоса крови родной,
Вы скажете: «Станем к варягам спиной,
Лицом обратимся к обдорам!»
Нехитрая, слишком нехитрая идейка — но потенциал ее велик. Если мы европейцы, лишь временно оторванные от истинного Отечества, то и «возвращение в Европу» — закономерно и оправданно, даже решительно необходимо. И меры, принятые Петром I и его последователями, — правильные, нормальные меры: нечего здесь отпускать бороды, носить сарафаны, блюсти посты, слушать колокольный звон, цепляться за традиции и вообще оставаться русскими.
Нехитрая идейка становилась оправданием почти всего, что выделывал со страной «дракон московский», Петр I, напрасно прозванный Великим.
Но есть один пример (по крайней мере, пример значительный и яркий) того, как еще до монголов появилось то, что позже приписывалось повреждению нравов из-за татарского ига.
Владимиро-Суздальский князь Андрей Боголюбский жил и погиб более чем за полвека до монгольского нашествия. Тогда же, в конце XII века, Андрею Боголюбскому не понадобились никакие монголы, чтобы стать самовластцем всей Суздальской земли, ввести режим жесткого единодержавия, отказа от всего, роднящего Русь и Европу. И если даже кто-то подучал его вести себя так, а не иначе, то это были точно не татары. Непременно найдутся любители найти у него учителей-евреев или на худой конец хазар… Но всякий, кто дал себе труд изучить личность Андрея Боголюбского, сильно усомнится, что на него можно было иметь хоть какое-то влияние и чему бы то ни было его подучить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135