Понятно было только — летит! Видит!
Тигэ долго общалась с кем-то могущественным; вожди понимали — готовит себе путь в другое время.
Вожди не смогли бы счесть времени, пока шло долгое, безумное камлание. Пока Тигэ плясала, била в бубен. Пока шел ее полет в другой мир… Или миры? Кто знает.
Луна закатывалась за сопки, когда Тигэ тихо стонала, распростершись на полу, в своем чудном коричневом платье, сквозь которое искусные китайские мастера пропустили золотую искру. Старухи подбежали, вытерли побледневшее после камлания лицо, покрытое крупными бисеринками пота.
Несколько минут Тигэ лежала неподвижно. Приподнялась. Старухи подхватили, унесли колотушку и бубен, дали ей деревянную чашку с каким-то резко пахнущим, непонятным напитком. Тигэ приподнялась, села на колени, глядя в угли погасавшего костра.
«Он есть… — сказала, — новый каган есть. Но он не здесь. Он еще не родился… И я попробую его достать…»
Тигэ сидела в напряженной позе — то ли думая, то ли решаясь. Медленным, плавным движением, жестом женственным и в то же время властным Тигэ поднесла левую руку к лицу. Так королева поднимает жезл. Так миллиардерша достает чековую книжку, чтобы осыпать голодающих детей благодеяниями.
Все замерли, зная: что-то должно произойти. Может быть, сейчас из туч упадет прямо на них новый вождь?!
Держа свою руку, словно посторонний, нужный для камлания предмет, пальцами правой руки Тигэ повернула железное кольцо. И исчезла.
Был склон холма. Был бледный серпик месяца над ним. Трепались по ветру, шелестели лиственницы. Шипел угасавший костер. Глухо билось в берег озеро. Не было только Тигэ. Она не ушла. Не растворилась. Не было никакого намека, куда она могла деваться. Она пропала из глаз окружающих, как будто бы ее и не было.
Вожди сидели неподвижно. Редко-редко поднималась рука, слышалось тихое хлюпанье — кто-то из вождей отхлебывал кислого молока из деревянной чашки.
Несколько часов вожди сидели, не смея встать, отойти. Почти что не смея дышать.
Под утро молодой вождь из рода Черепахи упал в обморок. Двое вождей постарше и покрепче молча потащили его к озеру, долго поливали темной, пахучей водой. Молодой вождь пришел в себя, виновато улыбнулся, и все молча вернулись на место.
И опять все сидели и ждали.
ГЛАВА 6
Уходящие в раскопы
2 августа 1984 года штатный археолог абаканского музея Эрна Адольфовна Собачкина упала в обморок при исполнении своих служебных обязанностей.
Эрна Адольфовна сидела в дальней лаборатории — комнатке площадью метров пятнадцать. Вдоль всех стен здесь проходили стеллажи, а на них лежали черепа, кости, бронзовые изделия, стояли керамические сосуды. В лабораторию вел длинный коридор, очень узкий, потому что стены были тоже заставлены ящиками с еще не разобранным материалом, и между ними оставалось сантиметров 60, не больше.
Лаборатория не всем понравилась бы: потому что люди в разной степени любят комфорт, и потому, что не всем в одинаковой степени нравятся древние сосуды, пожелтевшие человеческие кости и черепа.
Но, вообще-то, в лаборатории был запас чая и еды, чайник, тарелки и стаканы. В лаборатории можно было с комфортом работать, пить чай и даже обедать, никуда не выходя, — если, конечно, устраивает спертый воздух и компания древних скелетов.
Лабораторию и коридор освещали две лампочки без абажуров, на длинном шнуре. Лампочки еле светили вполнакала. И поэтому лаборатория больше, чем хотелось бы Эрне, напоминала сортир на каком-то полустанке — причем третьестепенном и даже, может быть, полузабытом.
Эрна Адольфовна составляла опись нового, самого важного экспоната — женщины с золотым кинжалом. Взятый монолитом ящик стоял посреди лаборатории, а Эрна Адольфовна сидела рядом на табурете и мирно составляла опись находок, прихлебывая свежий чай.
Именно в этот, чисто рабочий момент, непосредственно перед ней вдруг начало концентрироваться нечто… Прямо в воздухе возникло сперва неясное очертание скуластого, монголоидного лица, потом это очертание стало более определенным, и на Эрну Адольфовну глянули с лица живые, осмысленные глаза. Снизу колыхалось и еще что-то коричневое, больше всего похожее на мех.
Сквозь лицо прекрасно были видны экспонаты — окуневская стела, фрагмент писаницы, и Эрна Адольфовна невольно задала себе вопрос — а не пила ли она чего-то неподходящего? Вопрос был праздный, потому что Эрна Адольфовна была замужем за запойным красноярским художником Капелюшкой. И, разумеется, напитки она пила, причем сугубо регулярно. Разница была только в том, как давно она пила что-то неподходящее и какое именно количество.
И еще Эрна Адольфовна усомнилась в здравии своего рассудка, решив, что слишком много времени посвятила высоконаучным занятиям. Но физиономия почти кончила колыхаться в воздухе, оглядела Эрну с головы до ног и критически хмыкнула.
— Ни рожи, ни кожи… — задумчиво сказала физиономия, — ну, и чего ты здесь торчишь? Все равно же ничего не понимаешь… Ты лучше скажи, где тут вождь…
— Буду я с галлюцинацией трепаться, — гордо ответила Эрна. — А вождь — вот он… — и Эрна ткнула пальцем в огромный, поясной портрет Иосифа Виссарионовича.
— Это не тот. Мне нужно — из рода Орла…
— Род Орла? — на Эрну вдруг напала жгучая ирония. — А из рода Воробья тебе не надо?
— Не надо. Мне нужно — Орла. Где тут у вас род Орла?
Эрна Адольфовна почти совсем уверилась, что все это видится ей только от дешевого портвейна, и приняла решение оторвать своему Володьке голову, чтобы не таскал домой портвейн. А пока, само собой, нечего было беседовать с собственной галлюцинацией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169