С тех пор Бенн Ганн ссорится и мирится с мальчишками и поет в церковном хоре» [19].
У Стивенсона, конечно, получается прямо идиллия – бывший пират, чуть не погибший на Острове сокровищ, получает теплое местечко в имении богатого дворянина и может спокойно жить себе и не тужить, хвастаясь своими приключениями. Если он сумеет увлечь какую-нибудь девицу и ссориться и мириться еще и с собственными кровными мальчишками, тут уж полная благодать.
А у иркутских купцов не было и этого. Русские сквайры жили на четыре тысячи верст западнее и если принимали участие в делах купеческих, то очень своеобразно – сидели в Санкт-Петербургской штаб-квартире Российско-Американской компании, и «управляли» оттуда происходящим на Аляске. Пропившегося в дым некому было взять даже в привратники, и пьяница или слабак попросту погибал, и самые большие деньги не держали его на плаву, а помогали быстрее тонуть.
Сам я этого не застал, но сибиряки старшего поколения еще в 1940-е годы видели своими глазами вышедших из тайги «золотишников», которые, не успев получить расчет, покупали штуки дорогой ткани, и специально нанятый человек бежал впереди, расстилал бархат или парчу под ноги:
– Иван Иванович по бархату желают путешествовать!
А Иван Иваныч пировал, желая пить строго самые лучшие коньяки и раскуривать сигары крупными купюрами. Естественно, тут любых денег хватало ненадолго, и такое чудо сибирской природы уже никогда в люди не выходило.
Но даже и этот последний и самый трудный бой с самим собой имеет смысл только в одном случае – если уже повезло, если богатства северо-востока уже превращены в купюры, банковские счета и стопки золотых монет.
Но ведь везло-то далеко не всем…
Скажем, в 1833 году некий купец Иван Веденяпин возвращался из Якутска санным поездом, вез в Иркутск наторгованное – пушнину и золото. С купцом ехали трое ямщиков, двое приказчиков – Иванов, местный кержак, то есть старообрядец, и Сеняпин, которого называют осетином (хотя фамилия совершенно не осетинская). Был с ним и 11-летний сын; взял его отец с собой, чтобы натаскивать в делах, или просто не с кем было оставить – история умалчивает.
Почему умыслили против Веденяпина собственные приказчики – это тоже неизвестно. Известно только, что Иванов, очень крупный и сильный человек, прямо во время движения ударил хозяина по голове кистенем – железным шаром на цепи, с шипами. Шапка смягчила удар, купец упал с саней на лед, закричал:
– Ты что, бога не помнишь?!
На что и получил превосходный ответ:
– Своего бога помню.
После чего соскочил с саней и нанес новый удар; на этот раз шапки на голове купца не было. Тут оказалось, что ямщики давно в одном деле с разбойниками-приказчиками, и что сговорились они свернуть с торной дороги на местную, по льду притока Лены, Витима, и доехать до торгового села Мамы. А там уж пропить и прогулять украденное (дальше грандиозной пьянки, как видно, планы разбойников не простирались – видать, фантазии не хватало).
Тут же, на льду реки, покрытом накатанным снегом, развернулся спор о судьбе мальчика. Кости Веденяпина. Пока он горько плакал возле трупа отца, Иванов навел на него ружье, но «осетин» Сеняпин схватился рукой за ствол: мол, нельзя убивать!
Иванов настаивал:
– У них бог другой, а нас бог за это дело простит.
Наверное, Сеняпин и правда был мусульманской веры, потому что продолжал тащить товарища за ствол ружья и уговаривал:
– Ваш бог простит, наш аллах не простит, не хочу идти с тобой в ад.
В это время ямщики развернули свои упряжки, объехали труп купца и помчались по льду реки дальше. Иванов в конце концов вынужден был поскакать вслед за ними. Впрочем, милосердие Сеняпина было довольно относительное, потому что в санях, на которых они с Ивановым ехали, оставался мешок с пельменями и второй мешок с хлебом. Наверное, по его вере нельзя было застрелить маленького мальчика, но оставить его умирать от голода не гневило аллаха и не означало обречь себя на ад.
К великому счастью маленького Кости, в нескольких верстах от этого места находилась изба, специально предназначенная для отдыха путешественников. Изба самая неказистая – затянутое бычьим пузырем маленькое окошко, нары, дощатый струганный стол… Вот и все. Но в этой избе была печь и были запасы муки, крупы и даже печеного хлеба – его только надо было разогреть, потому что пока печь не топилась, в избе были те же 50 или 60 градусов мороза, что и снаружи.
Как Костя Веденяпин дошел до избы и главное – как он дотащил туда труп отца, этого я не могу себе представить. И сердце сжимается от этого зрелища – февраль на 62-й параллели, морозный туман, серые сумерки уже в три часа дня и маленький мальчик, который не только идет вперед сам, но еще и волочит мертвого отца за воротник шубы (благо, зимник накатан чуть ли не до зеркального блеска).
Печка в избе топилась по-черному, так что проблемы с вытяжкой не было – лишь бы щепки загорелись. У Кости они загорелись, и мальчик скоро был в тепле, он даже мог сварить себе еды, а ложка у него была за голенищем валенка, как и положено. У Кости было даже оружие – пистолет во внутреннем кармане шубы отца, которым тот не успел воспользоваться. К счастью, это оружие Косте не понадобилось, а о том, как ему повезло, говорит вот что: потом оказалось, что спустя несколько дней совсем недалеко отсюда, верстах в пяти, нашли пару лошадей, запряженных в сани, – на лошадей напали волки, оставили от них только головы да обглоданные кости. А людей вообще не нашли, как будто их там и не было; и кто сидел в этих санях, до сих пор неизвестно даже приблизительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136