– Врешь ты все, непутевая голова! – обругал его Иван Андреич и направился сам.
Надо переговорить, а то француз увертлив, наврет не знаю что. Как это язык этот французский поворачивается на такие слова: тридцать шесть тысяч… Ведь на такие деньги церковь можно выстроить где-либуДь в бедной деревушке.
Молодой барин действительно спал и, когда Иван Андреич его разбудил, страшно рассердился.
– Э… э… Что там случилось? Пожар? Наводнение?
– Николай Ефимыч, тут, значит, француз этот…
– Какой француз?
– А этот… Из ресторана… Счет в тридцать шесть тысяч приволок… Как же это так?
– Очень просто: гони его в три шеи и сам убирайся вместе с ним к черту…
– Это уж как вам будет угодно… – обиделся старик.
– Именно мне это и угодно: к черту, в ад, в пекло…
Иван Андреич обиженно удалился и долго ворчал.
– Ну и пусть платит опека… Мне-то какая печаль? Кажется, уж стараюсь вполне, из своей кожи готов вылезти…
Потом у Ивана Андреича явились такие мысли: положим, молодой барин его обругал и даже выгнал, только ведь он это сделал спросонья, да и так все равно ничего не понимает. Пусть там опека считается с проклятым французом… Да ежели рассудить правильно, так что такое для Мездриных-Ухватовых тридцать шесть тысяч? Наплевать – только и всего. Конечно, обидно платить французишке за «здорово живешь», ну, да, видно, ничего не поделаешь.
Вернувшись к себе в контору, Иван Андреич увидел лежавшую на конторке «депешу» и подумал вслух:
– Ну-ка, что нам изобразил Максим Алексеич… Хе-хе! Тоже по-французски нажаривает старик… Ох, грехи, грехи!..
В сущности, Иван Андреич вперед знал содержание этой праздничной телеграммы из Парижа, но все-таки, для порядка, оседлал нос пенсне и прочел вслух:
– «Же фелисит мон Коко де ля нувель анэ»… Так-с. Ах, старый хрен… А тут еще прибавил что-то…
Старик напрасно старался разобрать прибавку и швырнул телеграмму.
– Это старый хрен надо мной хотел пошутить, а мы ему брякнем: «Же фелисит ма шер мер де ля нувель анэ»… Хе-хе!..
Эти две стереотипных фрацузских фразы аккуратно пересылались между Петербургом и Парижем несколько лет. Иван Андреич списывал с бумажки заученную фразу, как делал и Максим Алексеич.
В приписке, которую Иван Андреич не мог разобрать, стояло: «Votre mere est morte», хотя телеграмма и была за подписью Елены Анатольевны, то есть покойницы, которая сама извещала о своей смерти.
Истина раскрылась только на другой день, когда к Коко приехал опекун. Молодой барин с недовольным видом проговорил, вызвав Ивана Андреича:
– Ну, вы там что-нибудь телеграфируйте… Одним словом, такое…
Опекун стоял у окна, спиной к ним, и чистил щеточкой ногти.

1 2 3