— выкрикнул кто-то из толпы.— Четвертовать и скормить рыбам! — проорал другой «доброжелатель».Яркхельд повернулся к толпе и поднял руку, требуя тишины.— Этого, — сказал судья, — надо оставить напоследок.Последовал гул возбужденных голосов.— Что за день, — Яркхельд подогревал толпу, как профессиональный распорядитель на праздниках, — три преступника — и все отказываются признать свою вину!Вульфгар, не мигая, смотрел прямо перед собой и только мысль о злосчастной участи Морика удерживала его, чтобы не рассмеяться в лицо мерзкому старикашке. Неужели судья считает, что может причинить Вульфгару муки горшие, чем Эррту? Разве Яркхельд может выволочь на помост Кэтти-бри, надругаться над ней, а после оторвать руки и ноги, как это много раз проделывал демон? Может ли он создать мнимого Бренора, отхватить ему полголовы, а из черепа сделать чашу? Разве может он изобрести более болезненные пытки, чем те, что были в арсенале Эррту, оттачивавшего свое мастерство тысячелетиями? И, наконец, разве может Яркхельд снова и снова не давать Вульфгару умереть, чтобы раз за разом начинать все сначала?Вульфгар вдруг понял одну очень важную вещь, и ужасы Бездны как-то сразу поблекли. Он здесь умрет. Окончательно. И, наконец, станет свободным.
* * * Яркхельд отошел от варвара, остановился напротив Морика и, ухватив его обеими руками за голову, заставил смотреть ему в лицо.— Ты признаешь свою вину? — взвизгнул он. Морик чуть было не сдался и не выкрикнул, что он действительно составил заговор, чтобы убить капитана. В его голове быстро сложился план: он признается, но скажет, что действовал заодно с татуированным пиратом, а Вульфгар тут ни при чем. И может, этим ему как-то удастся выгородить друга.Однако собственное колебание помешало ему это сделать. Яркхельд сплюнул от отвращения и с размаху ударил его по лицу, попав по носу, отчего у Морика потемнело в глазах от боли. Когда он проморгался и снова смог говорить, Яркхельд уже прошел дальше и стал рядом с Ти-а-Никником.— Ти-а-Никник, — раздельно произнес он, делая ударение на каждом слоге, подчеркивая тем самым, насколько необычен и чужд им этот получеловек. — Скажи мне, Ти-а-Никник, каково твое участие во всем этом?Куллан-полукровка смотрел прямо перед собой, не мигая и не разжимая губ.Яркхельд щелкнул пальцами, и помощник принес ему духовую трубку. Старик осмотрел ее и показал народу.— С помощью этой, казалось бы, безобидной вещицы наш размалеванный друг может попасть в любой предмет с точностью, с какой лучник пускает в цель стрелу, — пояснил он. — И дротик, например кошачий коготок, наш размалеванный друг может покрыть каким-нибудь редким ядом. Смесью, вызывающей кровотечение из глаз или же лихорадку, от которой кожа горит огнем, а носоглотка заполняется мокротой так, что невозможно вздохнуть, — вот лишь некоторые возможности нашего приятеля.Толпа откликалась на каждое слово, и ее возмущение и отвращение все нарастало.— Признаешь ли ты свою вину? — неожиданно заорал Яркхельд прямо в лицо пирату.Но тот по-прежнему стоял не шелохнувшись. Будь он чистокровным кулланом, он применил бы заклинание, от которого старик забыл бы, кто он и что тут происходит, но Ти-а-Никник был полукровкой, а потому не владел врожденными способностями своей расы. Однако он умел сосредоточиваться, как кулланы, становясь, почти как Вульфгар, невосприимчивым к окружающему.— Ты признаешься, — приговаривал Яркхельд, не подозревавший о его способностях, водя пальцем у него перед носом, — но будет уже слишком поздно.Стражники отвязали пирата от шеста и начали таскать от одного пыточного устройства к другому, и толпа просто обезумела. Прошло полчаса. Ти-а-Никника били, хлестали плетьми, поливали раны соленой водой, выкололи один глаз тлеющей палкой, но тот по-прежнему не желал говорить. Он не издал ни крика, ни стона, ни мольбы о пощаде.С трудом сдерживаясь, Яркхельд подошел к Морику, не желая прерывать спектакль. На этот раз он даже не стал предлагать ему сознаться. Он жестоко бил его, как только Морик пытался произнести хоть слово. Потом Морика перетащили на дыбу, и палач раз в несколько минут слегка поворачивал колесо. Постороннему глазу этот поворот был почти незаметен, зато Морик ощущал его на себе даже чересчур хорошо.Ти-а-Никник тем временем по-прежнему стоически переносил все пытки. Когда Яркхельд вновь подошел к нему, пират уже не мог стоять сам, и стражники силой удерживали его в положении стоя.— Ну что, ты готов рассказать мне правду? — обратился к нему старик.Ти-а-Никник плюнул ему в лицо,— Привести сюда лошадей! — взвизгнул судья, затрясшись от злости. Толпа, казалось, обезумела вконец. Городской совет нечасто устраивал такую казнь. Те же, кому случилось видеть четвертование, утверждали, что зрелища лучше не бывает.На площадь вывели четырех белоснежных лошадей. Стражники оттеснили, народ, и животных подвели к помосту. Каждая лошадь была впряжена в постромки, к которым привязали запястья и щиколотки Ти-а-Никника.По знаку судьи всадники хлестнули могучих животных, направляя их по сторонам света. Мышцы татуированного пирата напряглись, но сопротивляться было бесполезно. Тело Ти-а-Никника растянулось, насколько только было возможно. Он стонал и хрипел, б всадники и их вышколенные животные некоторое время удерживали его в этом положении. Спустя мгновение послышался хруст плечевого сустава, потом из суставов выскочили колени.Яркхельд сделал всадникам знак стоять неподвижно и подошел к пирату, держа в одной руке нож, а в другой плеть. Он поиграл блестящим клинком перед глазами стенавшего Ти-а-Никника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104