Она, щурясь на Манежную площадь, придерживая пальто у сдвинутых колен, проговорила беспомощно:— Хоть бы одна машина!..Он увидел ее белое лицо, покрасневший нос, зажмуренные от ударов снега глаза; и лицо ее показалось ему тусклым и жалким.— Вы далеко живете? — отрывисто спросил Сергей, но ответа не последовало. — Я спрашиваю: далеко живете? Где ваш дом?— Вам-то что? — Она из-за воротника прижмурилась на него. — Вам-то что до этого?— Бросьте! — проговорил Сергей почти грубо. — Замерзнете к черту в своих ботиках, в этих перчатках. Где вы живете? Не бойтесь. Я с женщинами не дерусь.Она молчала, сжав губы. Он сказал по-прежнему грубовато:— Ну? Вы думаете, провожать вас мне доставляет колоссальное удовольствие?Стоя к нему боком, она засмеялась и вдруг повернулась к нему:— Ну, положим, я живу на Ордынке. Это что-нибудь говорит?— Это говорит: полчаса ходьбы. Вам повезло. Нам почти по дороге. Идемте!— Спасибо! — Она с насмешливой гримасой наклонилась, поправила застежку бота, потом сказала: — Ну что ж…— Тогда пошли!Когда миновали Исторический музей, чернеющий мрачной громадой, и когда зачернел угрюмо-пустой храм Василия Блаженного на краю Красной площади, по которой катились волны метели, оба замедлили шаги — ветер здесь, на открытом пространстве, наваливался со злой неистовостью, над головой в стремительных токах сухого снега гремели, дергались вдоль тротуара обмерзлые ветви деревьев. Полы ее пальто, планшетка, подхваченные ветром, хлестали Сергея по затвердевшей шинели, и прикосновения эти неприятно отталкивали их.— Идемте быстрей! — поторопил он.Оттого, что он говорил с ней дерзко, как с мужчиной, и оттого, что она, сопротивляясь, пошла за ним, он почувствовал какое-то грубое превосходство над ней, но одновременно возникала и неловкость.— Не торопите меня, пожалуйста! — невнятно проговорила она в воротник, остановилась и опять поправила бот уже раздраженно. — Я не хочу бежать, это мое дело! Мне вовсе не холодно, а жарко!На мосту жгучим пронзительным паром окатило их, несло снизу запахом ледяной стужи — стало невозможно дышать. Они ускорили шаги — была видна через накаленные ветром перила черная вода незамерзших закраин у берегов. Но, когда, минуя поток стужи на мосту, вышли по сугробам на угол Ордынки, Сергей почувствовал, что она споткнулась, и механически, непроизвольно, взял ее за рукав, покрытый наростом снега.— Ну что?— Ничего, — ответила она.И, задыхаясь, сняла его руку с локтя. Спросила:— Просто интересно — сколько сейчас градусов мороза?— Двадцать пять, по крайней мере.Метель с гулом ударила по крыше дома, загремело железо, в снежном воздухе пронеслось гудение проводов.— Придется подождать. На правой ноге жмет туфля… — Она пошевелила ногой в ботике. — Господи, кажется, онемела нога. Это просто анекдот, — сказала она, стараясь улыбаться. — Бывают в жизни глупые вещи. Можно не обморозиться в Сибири и обморозиться в Москве. Что вы так смотрите? Смешно?— Не вижу ничего смешного. Заходите в какой-нибудь подъезд. И ототрите ногу! Иначе вам долго не придется носить туфельки. Идите сюда! — приказал Сергей. — Слышите? Идите сюда!Он подошел в первому подъезду, рванул заваленную сугробами дверь. Дверь завизжала, подалась, и, еще держась за обледенелую ручку, он оглянулся. Она, хромая, с напряжением улыбаясь, все-таки вошла в подъезд, и он, пропустив ее вперед, крепко захлопнул дверь, и, очутившись в настуженной темноте, отвернул жестяную от мороза полу шинели, стал шарить спички.— Ищите место, садитесь, — снова приказал он и едва зажег спичку окоченевшими пальцами.Она посмотрела на него настороженно, дунула на огонек, сказала:— И так видно. Не мешайте своими спичками…Подъезд был темен, грязен, с сизо искрящимися от инея стенами, пахнущий подвалом и кошками; обшарпанная лестница уходила наверх, в черноту этажей, безмолвных, мрачно ночных.Сергей, отвернувшись, нетерпеливо ждал. Он слышал, как она щелкнула застежкой бота, стукнула о лестницу туфлей, стала что-то делать, и тотчас как бы увидел, как, неловко сидя на ступенях, она озябшими руками осторожно растирает пальцы на онемевшей ноге, держа ее на весу, — и с мгновенной жалостью он сел рядом с ней на ступеньку.— Кладите ногу ко мне на колено! — сказал он тихо. — Давайте я разотру. Мне приходилось это делать.— Я закричу, — сказала она неуверенно. — Слышите, закричу! И разбужу весь дом…— Кричите, — ответил он. — Сколько хотите.И уже совсем решительно откинул полу шинели, положил ее ногу на Колено — ладонями почувствовал тонкий шелковый чулок, скользкий, ледяной от холода, твердую и крепкую икру. Он ровно, сильными движениями начал растирать ей ступню, все время ощущая в потемках настороженный взгляд на своем лице.— Ну как, лучше? — выговорил Сергей.— Мне… неудобно сидеть, — прошептала она.— Потерпите, — сказал он. — Еще немного.— Порвете чулок, — выдохнула она жалобно и замолчала.Тогда он спросил, задохнувшись:— Что ж вы не кричите?Она прошептала:— Мне больно… хватит…Было какое-то движение: искала рукой бот или туфлю, вплотную подвинулась к Сергею — он неожиданно ощутил своей щекой холодную мокроту меха воротника, смешанную с теплотой дыхания, почувствовал на плече тяжесть ее опершейся руки и, чувствуя этот сырой, слабо пахнущий морозом мех, видя ее мокрое лицо, порывисто и неуклюже поцеловал ее в дышащий теплом рот.Она тряхнула головой, отстранилась изумленно.— Ого! Салют! Вы это что — в армии так?— Именно… — пробормотал Сергей растерянно и встал, от внезапного волнения, от неловкости этой злясь на себя, уже плохо слыша, как рядом скрипнула застежка ее надетого бота, но, когда она ветерком прошла мимо, задев его полой пальто, снова в сумеречном воздухе подъезда его коснулся запах сырого меха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20