Вопрос непростой. Я сделал строгое лицо и ответил:— Вообще-то мне надо тебя запереть. Но поскольку ты стал честным, я тебя отпускаю. Можешь идти.— Господин, а лодочником я останусь?— Пожалуй. Снимаю с тебя все свои наказания. Его лицо засветилось от радости.— Эфенди! — закричал он. — Моя душа полна благодарности к тебе. Сделай еще одно одолжение, и я буду окончательно счастлив.— Что же?— Не говори Мюбареку о том, что я тебе сообщил.Такую просьбу мне было нетрудно исполнить. В наших же интересах было, чтобы старец ни о чем не догадался. Чем меньше знал он о нашей осведомленности, тем больше шансов оставалось у меня, чтобы перехитрить его.Я заверил лодочника, что буду нем как рыба, и он ушел весьма довольный таким удачным исходом этого интермеццо. Надо добавить, что последняя часть нашего разговора прошла вообще без свидетелей. Хозяина отозвали, и тот забрал с собой брата; ни тот ни другой не слышали ни слова. Остальные трое и так были посвящены во все секреты.И только тут я заметил, что лошади окружены людьми с улицы, проникшими во двор через открывшиеся ворота. Все пытались выяснить, как это всадник может на лету затащить человека в седло. Или их интересовало нечто другое? Похоже, так оно и было. Халеф рассказал, что кто-то уже спрашивал его, не тот ли я хаким-баши, который подарил Небате двести пиастров и к тому же застрелил птицу Мюбарека.Всего пятнадцать минут в конаке — и уже знаменитость! Это было нам не на руку. Чем меньше о нас говорили и обращали внимание, тем быстрее мы могли выполнить наше задание.Я прошел внутрь здания. Оно было почти такое же, как и в Дабине, но только вместо плетеных стенок здесь стояли настоящие, кирпичные.Турок отрекомендовал нас наилучшим образом — и мы были проведены в особую комнату, нам принесли воды, почистили нашу одежду и накормили, что было немаловажно, учитывая все предыдущие мытарства.Оба брата ели с нами. Салфеток, или, как выразился Халеф, нагрудных занавесок, правда, не дали. Само собой, речь шла о краже, подробности которой обсуждались снова. При этом я думал о том, что так ни разу и не видел бежавшего вместе с преступниками тюремного надзирателя — остальных я знал в лицо. Поэтому я спросил Ибарека:— Ты узнаешь тех трех воров, если снова их увидишь?— Тут же!— Значит, ты их хорошо рассмотрел. Можешь описать мне того, кто показывал фокусы? Он нам наверняка встретится, а я его ни разу не видел.— О, его легко распознать. У него есть знак, который никуда не денешь.— Какой?— У него заячья губа.— Этого достаточно. Больше можешь ничего не говорить.— И про одежду?— Не надо.— А мне кажется, хорошо бы тебе знать, как он одет.— Это только усложнит дело. Платье можно сменить. А вот заячья губа не даст спутать его ни с кем другим.Тут вошел слуга и стал шептаться с хозяином, который явно смущенно и беспомощно поглядывал на меня.— Что стряслось? — спросил я.— Прости, господин, там, на улице хавасы.— Они что-то имеют против нас?— Похоже.— Что же они хотят?— Арестовать вас.— Аллах акбар! — вскричал Халеф. — Пусть входят. Посмотрим, кто здесь побегает!— Да-да, — согласился я, — но немедленно седлайте коней!— Хотите бежать?— Не исключено.Хозяин вышел, а через открытую дверь ввалились шестеро до зубов вооруженных полицейских. Случилось то, чего я опасался. Среди них находился тот, кого мы встретили в кустарнике. Неудивительно — мы ведь ехали довольно медленно.Они сгрудились возле дверей, и наш знакомец выступил вперед. Наверное, он испытывал большое удовлетворение от того, что мог командовать. Прежняя его флегматичность рассеялась как дым, он крикнул, стук ну в прикладом ружья об пол:— Ну!Одно это слово должно было повергнуть нас в ужас. Но никто не пошевелился. Мы продолжали спокойно есть.— Ну! — повторил наш герой.Не получив ответа, он подошел ближе и произнес с миной судьи Линча:— Или я не расслышал?И он получил ответ, которого не ожидал даже я. Маленький хаджи поднялся, взял тарелку, навалил на нее сваренный на десять персон жирный плов, протянул тому и произнес одно-единственное слово:— Держи!Оба какое-то мгновение смотрели друг другу в глаза. Запах любимого кушанья достиг ноздрей хаваса, его строгое лицо начало смягчаться. Губы против воли раскрылись, крылья носа и борода задрожали, а на губах заиграла улыбка — без сомнения, плов одержал победу.Какой турецкий хавас устоит перед жирным пловом! Он отставил свое ружье, взял тарелку, обернулся к своим и произнес:— Хотите?— Да, да! — быстро ответили пять голосов.— Тогда садитесь.Остальные тоже отставили ружья и присоединились к товарищу. Забавно было наблюдать, как они важно ели — с физиономиями греческих мыслителей копались пальцами в жирном вареве, сворачивая его в шарики и запихивая подальше в рот. Хаджи между тем уселся на свое место с важной миной. Тут вошел хозяин. Увидев честную компанию за сворачиванием рисовых шариков, он мигом испарился.Когда плов кончился, важный хавас вернул тарелочку.— Благодарим вас! — изрек он, поставил ее на стол, снова встал в позу и произнес с видом римского диктатора: — Ну!На этот раз я посчитал целесообразным откликнуться.— Чего вы желаете? — спросил я коротко.— Вас, — последовал еще более короткий ответ.— Для чего?— Отвести к забтие мюшири.— А мы ему на что?— Он оштрафует вас.— За что?— За избиение, которому я подвергся.— Но ведь ты уже наказан. Нам-то там что делать? Если бы я стал описывать выражение его лица, то сей портрет наверняка явился бы украшением всех моих зарисовок пребывания в Турции. Но оно просто неописуемо. Он не в состоянии был вымолвить ни слова. Потом сделал грустную мину и закричал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103