Только полное равнодушие к музыке объясняло неведение Марка относительно того, какой прекрасный голос был у Виридовикса. Его галльский акцент придавал песне особое обаяние. У кого-то в толпе нашлась волынка, и вскоре кельт, видессиане и те из римлян, которые знали песню, уже распевали ее во все горло. Когда они закончили, кто-то из горожан начал другую, довольно простую и грубую, в городе ее хорошо знали. Большинство легионеров тоже успели с ней познакомиться. Марк провел в тавернах достаточно времени, чтобы выучить ее припев: «А мы пьяней, пьяней вина!»
После двух — трех песен римляне и видессиане казались вечными друзьями. Они перемигивались, обменивались репликами, знакомились. Марк мог свободно продолжать путь. Десяток горожан продолжал следовать за ним, через каждые несколько кварталов кто-нибудь затягивал что-то новенькое. Когда они дошли до казармы, у четырех легионеров оказались срезаны кошельки. Но даже Гай Филипп, который в любом другом случае бросился бы в город, чтобы наказать воров, отнесся к потере с философским спокойствием:
— Невысока плата за предотвращение бунта, — сказал он.
— Для тебя, может быть, и невысока, — пробормотал один из ограбленных легионеров, но так тихо, что центурион не понял, кто именно это сказал. Гай Филипп фыркнул и грозно поглядел на солдат.
— Я полностью согласен со старым волком, — сказал Виридовикс Марку. — Ты быстро принял правильное решение и остановил драку, пока она еще не началась. Но разве ты не боялся, что твои слова только подольют масла в огонь?
— Да, — признался Марк. — Но я думал, что хуже все равно не будет. Для объяснений времени не было, а договориться с этим фанатиком, который их заводил, я не надеялся. Я и подумал, что их нужно чем-нибудь ошеломить или насмешить — к счастью, мне удалось сделать и то, и другое. Ты тоже помог, ведь ты здорово поешь.
— Неплохо, — согласился довольный кельт. — Нет ничего лучше, чем хорошая песня, если надо забыть свою злость. У видессиан есть неплохие песенки. Та, с которой я начал, напомнила мне одну нашу, кельтскую. Конокрадство — для нас игра, она тешит мужскую гордость, и мы любим петь про это. Вернее, любили, — добавил он печально. Это был один из тех редких случаев, когда галл позволял Марку увидеть свое тщательно скрываемое одиночество.
Взволнованный, трибун сжал плечо кельта.
— Мы все здесь твои друзья, ты знаешь, — сказал он. Это было правдой — не нашлось бы ни одного римлянина, который не любил бы их бывшего врага.
Виридовикс тоже это знал.
— Ну да, — сказал он, дергая себя за длинный ус. — И я рад этому. Но иногда этого недостаточно. — Он произнес что-то на родном языке, затем покачал головой. — Даже мне самому кельтская речь начинает казаться странной.
На следующий день начались бунты против Намдалена, и зачинщиками их, как и опасался Марк, оказались монахи. Это был день, священный для Фоса. Процессии верующих потянулись по улицам, распевая гимны, неся факелы, позолоченные сферы и деревянные диски. Трибун узнал об этом позже. Одна из таких процессий двигалась по главной торговой улице Видессоса, которую называли Серединной. По пути ей встретился один из маленьких храмов, где намдалени справляли праздник согласно своим обычаям. Увидев группу островитян, входящих в еретический собор, разъяренные монахи возглавили толпу.
— Выкорчевать ересь! — кричали они.
На этот раз ни у кого не нашлось мягкой шутки, чтобы остановить дикую толпу. Факелы Фоса подожгли храм Фоса, верующий убивал верующего, полагая, что этим он прославляет себя. И когда намдалени из дымящегося храма храбро бросились на дикарей, кровь видессиан окрасила булыжную мостовую Серединной улицы. Толпа, смелая от своей многочисленности, озверела, увидев, что несколько человек погибли. «Месть!» — завопили фанатики, забывая о том, что первые пролили кровь, и бросились по городу, разыскивая намдалени, чтобы утолить свою ярость.
Как это обычно бывает, бунт скоро забыл о своей причине. Поджоги, грабежи и насилия были слишком редким «развлечением», чтобы оставить их только для намдалени. Очень скоро бурлящая толпа перестала щадить и своих соотечественников. Тем не менее люди Княжества оставались главной мишенью для фанатиков.
Отдаленный рев озлобленной толпы и черные столбы дыма, поднимающиеся в небо, принесли новость о бунте и римляне Скаурус мог только благодарить город за то, что он не взорвался до полудня — самого святого времени Фоса. Римляне, которые вставали рано, уже закончили свои утренние тренировки и возвратились в казармы до начала бунта. Им пришлось бы несладко, окажись они в лабиринтах улиц, которые были так хорошо знакомы бунтовщикам.
Сначала Скаурус решил, что это небольшая вспышка, вроде той, что возникла после того, как они столь неудачно преследовали Авшара. Тогда несколько видессианских батальонов легко подавили мятеж. Трибун увидел солдат, хватающих колотушки и тупые колья и бегущих в сторону районов, откуда доносился шум. Через два часа они вернулись в полном беспорядке, неся убитых и раненых. На их покрытых копотью лицах было написано изумление.
Кварталы за дворцовым комплексом были уже в руках фанатичной толпы. Появление слабого и плохо вооруженного отряда только распалило бунтовщиков. Воющая стая, возбужденная легкой победой, стала еще наглее. Марк поднялся на крышу, чтобы посмотреть, что делается в городе. К своей тревоге, он обнаружил маленькие группы плохо вооруженных людей, которые пробирались через императорский квартал и сады, окружавшие его, в поисках добычи. С большого расстояния, но очень отчетливо донесся боевой клич толпы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124