Вот это волшебный край, чудесная земля! Я даже начинаю гордиться ею.
— Что-то поздновато спохватилась, Сонечка, — сказал Пате-ипа. — Чего это тебя черт носит по вечерам? Где твой муж? Он отпускает тебя одну?
— Меня? — Соня жеманно улыбнулась. — Апба доверяет мне. Это раз! А я у него отпрашиваться и не подумаю. Это два!
— Ого! Какая храбрая!
— Храбрая не храбрая, а уж пятый десяток пошел. Притом хорошо пошел. — Она откинулась на спинку дивана, звонко захохотала. — Кому я нужна? Вот мой и не ревнует.
— А сам?
— Что сам. Как все вы. Бегает за каждой юбкой, задравши хвост.
Пате-ипа зажег большую старомодную люстру, комнату залил лимонно-желтый свет.
— Как это понимать: «Как все вы»?
— Так и понимать!
Пате-ипа был в пижаме, в домашних тапочках.
— Чем тебя угостить, Соня? Вином? Больше ничего нет.
— Послушай, Закан. — Соня Апба открыла большой лакированный ридикюль, достала пудреницу, погляделась в зеркальце. — Между прочим, я по делу. Меня дожидаются на улице.
— Кто?
Пате-ипа выглянул во двор. Лунный свет падал косо, освещая лишь улицу ярче любого фонаря. А во дворе — тени от высоких соседских деревьев.
— Одни мои знакомые. Я же сказала, что по делу... Послушай, Закан, надо бы прибрать у тебя. Пыль, грязь... Хочешь, я приду со своими девочками и мы приберем?
— Да нет, спасибо. Это успеется. Что у тебя за дело?
— Сядь. Я так не могу.
Пате-ипа присел на стул. Закурил. Оказывается, и Сопя курит: он дал ей сигарету и зажигалку.
— Закан, ты кое-что, наверное, уже знаешь? Пате-ипа удивленно посмотрел на нее:
— Случилось что-нибудь? Она замахала руками:
— Не с нами, не с нами! Но с очень близким человеком. — Соня наклонилась вперед, оперлась на ридикюль. — Неужели ты ничего не слыхал? Ну, чем сейчас живет наш город?
— Умер кто-нибудь?
— Хуже! — Соня пыхнула дымом.
— Хуже смерти? Ты это серьезно, Сонечка? Что бывает хуже смерти? Я, например, ничего такого не знаю.
Соня Апба смахнула пепел прямо на пол.
— Закан, можно подумать, что ты живешь в безвоздушном пространстве. Ведь об этом нельзя не знать! Об этом говорят все, чешут языки кому не лень.
Пате-ипа пригубил вина из какого-то недопитого стакана. Он ради приличия указал сестре пальцем на бутылку, но она покачала головой. Пате-ипа допил стакан до дна и налил еще. «Недурная штука», — подумал он.
— Так что же стряслось? Соня всплеснула руками:
— Это ж с ума можно сойти! Кстати, он твой школьный товарищ. Ты должен помнить его. Это Возба. Директор универмага.
— Ах, вот ты о чем! Да, его, говорят, арестовали. Что-то там с бесфактурным товаром, да?
- Это не то слово — арестовали!. — Соня подала ему окурок и попросила еще сигарету. — Ему надели наручники! Подумаешь, преступник нашелся! А в чем дело? В задрипанных кофточках и каких-то тряпках.
— Обо всем этом я знаю из третьих рук. Говорят — да разве это секрет? — что Возба жил не по средствам. Жулик первостатейный. Правда, в детстве был милым мальчиком. Учились в одном классе. Такой ангелочек. Но, говоря откровенно, у нас давно нет с ним никакого контакта, после школы виделись всего раз или два. Раз-жирел, раздобрел...
— Ты ничего не понимаешь, — сказала Соня. — Его жена — моя близкая подруга. У нее от меня нет секретов. Жили они безбедно, но не больше. А что до хрусталя — то у кого его нет? Подумаешь — хру-сталь!
— Соня... — проговорил Пате-ипа укоризненно.
— Постой, постой, дай договорить. Весь этот хрусталь, все эти машины — одна болтовня. Единственное, за что его надо судить, — за измены жене. Она, бедненькая, совсем высохла, кормила, поила его любовниц.
— А это еще зачем, Соня?
— Спроси у него! Приводил знакомых, а ты поди разберись, где приятельница, где коллега, а где любовница! Ты смотришь с таким невинным видом, как будто сам не приводил их к своей жене.
— Соня, побойся бога! Она погрозила пальцем:
— Знаем мы вас как облупленных. Сознайся, водил?
— Не водил.
— Вот и врешь!
— А к тебе водили?
Соня пожала плечами, затянулась сигаретой глубоко-глубоко. Ядовито проговорила:
— Мне это теперь безразлично.
— А все-таки, водили?
— Не сомневаюсь. Вот недавно угощала какого-то ревизора и такую модную фифочку. Ручаюсь, что она любовница моего мужа. А мне наплевать: угостила, напоила как следует да еще расцеловалась с ней на прощанье. Да ну вас к богу! Все вы одним миром мазаны!
Он смеялся от души. Налил себе вина и пил его мелкими, глоточками,
— Так что же с Возбой, Соня?
— Ой! Город жужжит как улей. Представь себе: арестовывают уважаемого человека, который многим делал добро. Ты отвык от нас, тебя не волнуют наши дела. А мы все подавлены. Как будто через нас паровоз прошел... Закан, ты должен помочь.
— Я? Чем же могу я помочь?
Соня поправила волосы, предварительно тряхнув головой. Перестала курить, погасив сигарету о блюдечко, стоявшее на столе.
— Дорогой мой, — говорила Соня, — у меня к тебе большая просьба. Ведь прокурор тебе родственник. Да, да, неблизкий, но это, наверное, лучше. Тебя здесь уважают, относятся хорошо, и твоя просьба будет уважена. Надо это дело погасить в самом зародыше. Возба внесет. Недостача будет покрыта. Акт обэхээс можно просто разорвать. Сейчас еще можно — потом будет поздно.
Пате-ипа схватился за голову.
— Все будет в порядке. Понял? Он свое получит.
— Кто получит?
— Джото.
— Что получит?
— Деньги получит.
Пате-ипа забегал по комнате, словно за ним гнались с ножом.
— Соня, как у тебя язык поворачивается?! Сопя высунула язык и сказала:
— Вот так. — И продемонстрировала, как поворачивается у нее язык.
— Какой ужас!.. Какой ужас!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36