Ловким движением Евлампий
заткнул срамную дыру пастуха. Потребности совершили полный кругооборот по
телу Кузьмы и начали извергаться через его щербатый рот.
Потом можно было наблюдать вдохновенного старика - кудесника,
согнувшегося под грузом обмазанного дерьмом тела. Любимец богов провел над
пастухом несколько сеансов уринотерапии и гомеопатии. Так Кузьма из
местного чабана превратился в монстра Диггера.
Тимофей и не подозревал о том, какие тяжелые испытания легли на
5-метровые плечи покрытого странной субстанцией и совершенно непотребно
пахнущего существа. Запросто подойдя к чудовищу, Тима хлопнул его по спине
и хотел начать простой дружеский разговор о житье - бытье, но неугомонный
орган, увидев обьект для прикола, незамедлительно прикололся с такой силой,
что монстр, жалобно заохав и заурчав, начал трансформироваться обратно в
пастуха...
Так Тимофей стал на деревне лекарем. Односельчане толпами бродили
вокруг его лежбища, ожидая,когда выберется наружу очередной исцеленный
счастливец, оставляя за собой кровавый след. Евлампий неистовствовал. Он
построил над обиталищем великого последователя Гиппократа трибуну, с
которой вещал оскорбительные слова о Великом и Могучем Приколисте Тимофее.
Hеожиданно Евлапий вскрикнул и провалился куда-то вниз. Через три минуты он
выполз из берлоги, сладострастно улыбаясь и постанывая. Так Тима убрал
последнего конкурента.
(party III)
" Иэх,чтоб ее в стенку матки тудыть!" - лениво думалось Тимофею,
лежащему на дне своей землянки -" Скука, понимашь, твою в раскорячку! Hи
тебе кина какого - либо, ни теятра. Вот бы индо в фелармонии на роялте
музычку захуярить, али ишшо что!"
Да, было скучно. После того,как слава о великом лекаре прошла по миру,
не стало Тимохе спокойного житья. Конгрессы, пленумы и конференции
затрахали его в конец. Сидя на почетном месте члена президиума, он не раз
тосковал о родной его сердцу силосной яме, о родной деревне, которая была
чуть не уничтожена наплывом желающих вылечиться. Особо зверская слава шла о
религиозной фанатичке Кларе Цеткин, которая развила теорию, что Тимофей дан
ей свыше как божий оракул. Именно она организовала к землянке Тимофея живую
очередь с номерками на культях. Сама же она, говоря, что имеет право, как
инвалид войны с сексуальными извращениями, проходить без очереди, без нее и
проходила. Ее мерзкое, истекающее мерзкой слизью и хлюпающее, влагалище
метрового диаметра так остопиздело Тимофею, что он сбежал от Клары на
очередной консорциум.
Обычно, когда предоставляли слово Тиме, он говорил коротко "Дак ебу я
их!", после чего, под гул аплодисментов, возвращался на свое место.
Однажды, его попросил о сеансе один академик. Чтобы не терять времени
даром, Тимоха решил трахнуть его в конференцзале и выдал это за новое
научное изыскание.
Когда Тима, закончив сеанс, выдернул из закатывающего в истоме глаза,
академика, свой сучковатый, покрытый разноцветными апликациями корост,
член, брызжущий синей жидкостью, зал взорвался овацией. Слышались крики
"Ух, как ты ему вдул!!" и тонкий женский "Так, так ему, педерасту!".
Hебрежно похлопав по дряблой заднице академика, пребывающего в
нирване, Тим похвалил: "А ты ничо, путево подмахивал, дерзай!". Академик,
ошалев от лестных слов, долго потом говорил своим оппонентам по научным
спорам: "Меня, вот в эту самую задницу, сам Тимофей Батькович поимевал, а
ты чмо!"
По вечерам, надев парадный пеньюар, Тима шел развлекаться. Любимое место
его отдыха был местный лепрозорий, борющийся за право присвоения имени
полного презрения к подлым убийцам последней лошади Пржевальского, изо всех
сил боровшейся за свое существование с этими же подлыми убийцами. В
лепрозории его сразу окружали престарелые проказницы и проказники с
криками: "Дядя Тима пришел, новой лимфы принес!" После каждого визита Тимы
администрация лепрозория была вынуждена проводить карантины с целью
выявления больных синдромом Дауна, Клайнфентера и Шерешевского - Тернера. У
тех, кто стоял к "дяде Тиме" слишком близко, можно было обнаружить как
атеросклеротическую энцефалопию, так и водянку головного мозга.
Когда же Тиму не пускали в лепрозорий и он, прислонившись к больничной
стене, с удовольствием слушал, как звонкие крики "Дядя Тима, не покидай
нас!" затихали под свистом стальных дубинок санитаров, ему в голову обычно
приходили безумные мысли. Однажды он вспомнил, что хотел сходить в
филармонию.
И вот, храм исскуства открыл перед Тимохой гостеприимное, но
неосторожно не зарешеченное окно сортира. Тимофей считал накладным тратить
аж все 0.15 монгольского тугрика. Да не, он бы и 2 копеек не пожалел, но
тугрик... Где ж его возьмешь-то, суку такую. Поэтому народ по филармонии
больно-то и не шастал: валютная, лярва! Тима осторожно огляделся по
сторонам. Сильно пахло застоявшейся мочой. Пять грязных дыр в полу, залитых
обледеневшим калом с астматическим звуком втягивали в себя воздух. Тим
оторвал с одного очка коричневую сосульку и с хрустом ее разгрыз. "Hук чо,
бухвет у них свойский, хотя и матерость не та, што в вокзале, к примеру".
Осторожно продвигаясь по густо пахнущей аммиаком жиже, Тимка раздвигал
руками зверской величины пласты хлорки и медленно плыл к выходу. "С
екзотикой они смонстрили, как на духу скажу, но ежели для интуристов, то
пучком все.. У них ведь за границей крухом екзотика."
Hеожиданно его ногу неумолимо и сильно потянуло вниз. "Очко
западловское!" Тима немало наслушался в юности про сюрпризы городских
местностей.
1 2 3 4 5 6