Случилось так, что на долю Пашкова и Кузи выдал именно счастливый третий вариант. Все произошло в считанные секунды: не успел еще Кругов подбежать к месту происшествия, как вездеход уже всплыл и покачивался на воде, быстро, на глазах, покрываясь изморозью. На крыше кабины открылся люк и из него по пояс высунулся Кузя.
— Чего ворон ловишь? — — заорал он на Крутова. — Трос заводи!
Кузя исчез в кабине и стал отрабатывать задний ход, пока не приблизился к краю полыньи. Потом из другого люка вылез и тяжело прыгнул на лед Пашков,
— Почему один, где Голошуб?!
— Орет в кабине, — поведал Кругов. — Перепугался.
— Заткни ему орало ветошью и тащи сюда!
Пока Крутов возился с тросом, Пашков и Голошуб выдернули прикрученное к борту вездехода бревно и подцепили его к гусеницам сзади, с таким расчетом, чтобы в самом начале движения оно попало на лед.
— Долго возитесь, — высовываясь из люка, выразил свое недовольство Кузя. — Кинь сигарету, Викторыч, покурить охота, от нервов.
— Я тебя вылечу! — пообещал Пашков. — Отрабатывай назад!
Трос натянулся, вездеход с ревом вполз на бревно и медленно выкатился из полыньи на лед.
Потом подсчитали убытки.
В общем, отделались счастливо. Воды в кабину подало не так много — вездеход уже был не новый, днище стало подгнивать и, несмотря на тщательную подготовку, какую-то щель Кузя все-таки не промазал; и Пашков и Кузя сильно промочили валенки, но это была беда поправимая, обули сухие из запасов; главным же убытком оказалась потеря времени, потому что весь передок и стекла пришлось очищать от намерзшего мокрого льда, да еще долго, с частыми промерами, искать обход.
Ну а нервные клетки, которые не восстанавливаются, не в счет, думал Пашков. Говорят — стрессовое состояние, кровь чего-то такое вредное вырабатывает для организма, очень себя оберегать нужно от волнений. Как раз самое подходящее для этого место — Арктика, свежий воздух, никаких тебе раздражителей, здесь до самой смерти будешь жив и здоров…
Медвежий был совсем близко. Блинков обрадованно сообщил, что видит световые столбы от направленных вверх прожекторов, а Пашков ответил, что любуется рассыпающимися в небе звездами ракет.
Вездеходы уже ползли по припаю, огибая ропаки и заструги, а прожекторы выхватывали из ночи громаду Медведь-горы со скрытой в облаках вершиной, нагромождения камней и скалы острова. Наконец начался долгожданный подъем, и Пашков, бессильно откинувшись и опустив голову на грудь, подумал о том, что первая часть похода завершена и лишь один арктический бог знает, была ли она самая трудная.
«ЗАСЛУЖИ ЛЮБОВЬ БЛИЖНЕГО…»
— Пустите! — Игорь рванулся. — Вы с ума сошли!
— Вот почему он такой шустрый… — протянул Кислов.
— Обыскать его! — Солдатов выругался, вскочил.
— Отставить! — Анисимов приподнялся на локтях, оперся спиной о стену. — Подойди-ка, Игорь. Насчет обыска Солдатов пошутил, правда, Солдатов? Объясни, Игорь, что там с этой колбасой?
— Никакой колбасы я не ел!
— Верю, — Анисимов кивнул. — Но Лиза и Николай Георгич…
— Из-за этого! — перебил Игорь, запуская руку во внутренний карман куртки. — Я просто его подержал во рту, пососал… утром случайно обнаружил… ничего здесь нет, видите?
На обмызганном шпагатике болтался крохотный огрызок копченой колбасы.
— А они шум подняли, — пытаясь улыбнуться, говорил Игорь, — смотрите, вот из-за чего! Я совершенно случайно в кармане нашел…
Огрызок переходил из рук в руки.
— … утром сегодня, засовываю руку — что-то лежит, и я…
— Помолчи! — рыкнул Белухин, брезгливо разглядывая огрызок. — Эх ты, сосунок… Ну, кто желает? Неужто никто? Зажрались вы, ребята, однако. — Он бросил огрызок на пол. — Хрямкай, Шельма… Игорь, набей-ка в кастрюлю снежку да минуток пять не торопись возвращаться.
* * *
Когда Игорь вернулся, в избушке было тихо. Тишина показалась ему слишком уж искусственной, в ней ощущалось напряжение натянутой струны, но минута проходила за минутой, а струна не лопалась; похрапывал Кислов, делал вид или действительно дремал Солдатов, а когда Анисимов, как ни в чем не бывало, попросил воды, Игорь стал, успокаиваться: по всей видимости, унизительного допроса ему устраивать не собираются. Потом он помогал Борису выйти, напоил совсем ослабевшего Гришу, по просьбе Лизы проветрил помещение — словом, будто ничего не произошло и того неприятнейшего разговора не было, приснился. Особенно его приободрило то, что Лиза шепнула: «Спасибо, Игорек», а Белухин вполне дружелюбно прогудел: «Отдежурь еще маненько, паря, отлежусь и через часок сменю». Вот и хорошо, порадовался Игорь, обговорили, наверное, и поняли, что никакого «состава преступления» нет и незачем устраивать склоку из-за ничтожного огрызка, который и Шельмец-то проглотил — не заметил. Шутка ли — такое скандальное обвинение! Но, судя по всему, оно теперь с него снято, и это совершенно логично: трое суток он жил вместе со всеми одной жизнью, сидел, лежал рядом, и никакой колбасой от него не пахло и не могло пахнуть, так как тот злополучный огрызок он нашел только сегодня утром и чуточку подержал его во рту. Но Лиза-то какова, не могла по-дружески спросить, закатила истерику! Спасибо Анисимову, с благодарностью подумал Игорь, лишь он один не потерял головы…
И все-таки на душе у него был камень — не дошло бы до отца! Не поленится, прилетит, будет с пристрастием допрашивать, выкапывать из прошлого не только студенческие, но и детские проступки: на сына у него заведено обширное досье. «Фамилию позоришь, на самый глухой остров упеку!» Будто Тикси, куда отец его загнал, — курортный центр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68