Но к тому времени, когда ты вырастешь и пойдёшь в пожарное училище, люди разберутся, что к чему, и звание спасателя станет самым главным и почётным на земле.
Дед страстно любил философствовать на эту тему, свою концепцию он внушал ещё мне, как только я «изпод стола вышел»; сколько себя помню, в нашем доме никогда не бывало пистолетов, автоматов и прочих подобного рода игрушек, зато уже в три года я знал, что такое огнетушитель, а в четыре спускал своего Буратино с третьего этажа на спасательной верёвке. Соответственно были подобраны и книги. Библиотеку Дед, великий любитель почитать, собрал немалую — в основном после «выхлопа на пенсию». Главные сокровища хранились в отдельном шкафу, запиравшемся на ключ: специальная литература, стихи, газетные вырезки и книги, в которых так или иначе затрагивалась пожарная тема. В шкафу имелся «позорный ящик» с картотекой на известных поджигателей: на Герострата, на Александра Македонского, который ради каприза своей любовницы сжёг город, на императора Нерона за поджог Рима, на уважаемую Дедом, но совершившую непростительный поджог княгиню Ольгу, на татаро-монголов, графа Растопчина и даже, несмотря на мой энергичный протест, на Коровьева и Бегемота. Этот ящик Дед выкрасил в чёрный цвет, что символизировало чёрные деяния имевшихся в картотеке лиц.
Некоторые книги Дед занёс в список «хорошо написанных, но вредных», например, опять же вопреки моему протесту, «451ь по Фаренгейту» Рэя Брэдбери. «Надо же такое придумать: пожарный — и он же поджигатель!» — возмущался Дед. Зато на почётном месте стояли поэтический сборник «Грани огня», да ещё вырезанная из «Иностранной литературы» и любовно переплетённая повесть Денниса Смита «Пожарная команда номер 82» — единственная, по мнению Деда, правдиво рассказывающая о городских пожарных, и одна из немногих, выдававшихся на руки под расписку с указанием даты возврата. «Пожарным шкафом» пользовался весь гарнизон, и нарушителей Дед наказывал, невзирая на лица: Кожухов, продержавший Смита на неделю дольше, на два месяца был лишён права пользоваться библиотекой.
Шкаф украшали изрядно помятая Дедова каска, сделанный Володей Никулькиным дружеский шарж: Дед в позе былинного героя тушит лафетным стволом окурок, и вырезанная из иностранной газеты фотография повиснув на шее ухмыляющегося Деда, его целует прехорошенькая и легкомысленно одетая негритянка.
История о том, как Дед попал в буржуазную газету стоит того, чтобы её рассказать. Лет десять назад у нас гастролировал знаменитый негритянский вокально-инструментальный ансамбль, и Дед со своим отделением оказался в наряде по охране театра. Исполнив наимоднейший шлягер и заслужив бурную овацию, солистка, чтобы выразить обуревавшие её чувства, неожиданно выдернула из-за кулис Деда и чмокнула его в щеку. Как им и положено, иностранные корреспонденты, сопровождавшие ансамбль, тут же преступно защёлкали затворами и зафиксировали моральное разложение Деда на плёнку. Надпись под фотографией (газету на имя Деда прислали в УПО): «Американская звезда объясняется в любви неотразимому русскому пожарному» — дала пищу острякам на целый год. Сверх ожидания мама очень смеялась и гордилась этим снимком: «Моего Васю теперь во всем мире знают!» И потребовала поместить фотографию на видном месте в заповедном шкафу.
«Вы, нынешние…» с иронией говаривал Дед.
В обшем, к «нынешним» он относился не так уж плохо, но явно давал понять, что сравнения с ветеранами мы нн выдерживаем. Во-первых, мы балованные — и техника у нас куда лучше, и денег нам больше платят, и звания офицерские дают; во-вторых, все мы — дохляки, чуть что бежим в поликлинику, а в отпуск норовим урвать путёвку на курорт; в-третьих, что вытекает из предыдущего, не любим и не умеем по-настоящему работать в условиях высокой температуры, а давим пожар силой, и посему настоящих тушил у нас можно пересчитать по пальцам.
— Надо, к примеру, потушить чердак пятиэтажки, — Дед заранее морщится,
— а нынешний хватает ствол и бегом на пятый этаж. Его спрашиваешь: «А где рукава?» — «Забыл!» И бегом за рукавами. Прибегает. «А где лом?» — «Внизу оставил!» И бегом за ломом. Смех один! Не пожарный, а клоун. Настоящий пожарный в огонь без оглядки не попрёт, он спокойно, без суетни, выйдет из машины, проверит снаряжение, наденет КИП, возьмёт два рукава, лом, топор, ствол — и топ-топ, топтоп, не торопясь, чтоб дыхание не сбить; а как войдёт в горящее помещение, не будет, как псих, дым водой разгонять, а принюхается, прислушается, щекой или рукой, как индикатором, определит, где очаг — и тогда начнёт воевать. А вы, сколько вас ни учишь, прёте, как носороги, не умом, а силой тушите, очаги находить не умеете. Ну, умеете, конечно, но плохо. А почему? А потому, что балованные, дохляки, с каждым прыщом ходите на физиотерапию, на курорты ездите…
И так далее. Из нынешних Дед признавал только Кожухова, Головина и Чепурина, которые, конечно, тоже были балованные, но все-таки прошли выучку у самого Савицкого, почитаемого Дедом безоговорочно.
— У пожарного, — учил Дед, — есть три главных врага: дым, огонь и начальство. (Мы считали — четыре: ещё и столовая в УПО, с её неизменным гороховым супом и жирной свининой.) Что касается дыма и огня, то кое-кто из вас кое-чего может, а вот с начальством обращаться умел только один Савицкий. Вы, когда власти на пожар приезжают, вертитесь вокруг них, как балерины, впечатление производите, доказывете, что очень умные и образованные, — и руководить тушением пожара некому; Савицкий же всегда находился не у штабного стола с его телефонами, а поодаль, чуть в дыму;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98