И сегодня, когда прошло целых шесть лет и поле воспоминаний очистилось от всяких наслоений, я думаю, что день смерти Зубова был лучшим днём его жизни.
Вот как все было.
Когда пожар начался и стал стремительно распространяться, Зубов побежал в свою мастерскую к телефону и вскоре возвратился. Согласна с Васей — не имел Зубов права нас обманывать, но — вот парадокс! — обстоятельства сложились так, что именно этот обман и спас нескольким людям жизнь. Скажи тогда Зубов правду — и мы заметались бы в поисках спасительного выхода; и вовсе не обязательно, что мы полезли бы на крышу, что в самом деле было бы правильно — скорее всего мы попытались бы спуститься по центральной внутренней лестнице, где нас ждала почти неминуемая гибель. Другое дело, что о наших интересах Зубов и не задумывался, но объективно, обманув людей, он принудил их дожидаться прихода пожарных, которые спасали их не вслепую, а наверняка.
Так что Васин упрёк Зубову я снимаю.
А в остальном он вёл себя безупречно, проявив и мужество, и высшее самообладание. Зубов сразу же решил, что будет спасать полотна старых мастеров, «а эти, — он с усмешкой кивнул на картины современных художников,
— ещё понапишут шедевров». Я была его главной помощницей: приволокла стремянку, снимала и подавала вниз картины, передвигалась на новое место, снова снимала… Дыма уже и при мне было много — проникал из всех щелей, но выручили высокие потолки — дым шёл наверх. Да и окна мы распахнули. Зубов покрикивал на нас: «Быстрее, черт вас побери!», он был сильно возбуждён, но, казалось, не испытывал и подобия страха, наоборот, даже шутил. «Внукам будешь рассказывать, как Айвазовского спасла!» — это уборщице, и мне: «Оля, вы так ловко взлетаете на стремянку, что я впервые верю Дарвину: человек действительно произошёл от обезьяны!», «Олепька, побыстрее снимите эту всадницу, она того и гляди грохнется с лошади в обморок!»
Согласитесь, что так вести себя мог только мужественный, одержимый идеей человек.
Подтащенные к окнам картины, если пожарные прийти не успеют, он собирался в последний момент сбрасывать вниз — авось разлетятся только рамы, люди же, по его словам, всегда успеют забраться по винтовой лестнице на крышу, а о себе сказал, что капитан покидает судно последним. Настаиваю на том, что он хоть и был возбуждён, но совершенно нормален; я чуточку усомнилась в этом лишь тогда, когда он не позволил мне, как минут через пятнадцать Деду, снять свою картину. «Не лезьте не в своё дело! — грубо одёрнул Зубов. — Я де говорил вам, что вы ни черта не понимаете в живописи!»
Теперь-то я знаю, почему он не хотел спасать свою картину.
Наверное, я была бы в выставочном зале до конца, если бы не вдруг явившаяся ужасная мысль.
Я побежала к телефону и набрала номер кабинета Сергея — никто не отвечал, тогда я позвонила в ясли заведующей и спросила, где Саша Несторов. «Киношники опять забрали, мучают ребёнка, — пожаловалась она — Вивисекция какая-то, хоть бы вы, как друг семьи Нестеровых, вмешались, Ольга Николаевна». О пожаре она ничего не знала.
Я позвонила в 01 Нине Ивановне и все ей рассказала; с картинами было покончено, они меня больше не интересовали; уговоры Зубова я не слушала и, помню, с силой оттолкнула его, когда он пытался меня удержать; винтовая лестница была вся в густом дыму, я вытащила из ведра с водой половую тряпку, обмотала ею лицо, полезла по лестнице наверх, нащупала рукоятку люка, открыла его и выбралась на остеклённую крышу. Больше всего я боялась, что стекло не выдержит, но оно оказалось прочным, и через минуту-другую я уже была на правом крыле здания, на крыше технического этажа, под которым находилась киностудия.
Здесь меня подкарауливала страшная неудача: решётчатая металлическая дверь, отделявшая технический этаж от десятого, оказалась запертой на замок. Я трясла её как полоумная, била по ней руками и ногами; ужаснувшись тому, что зря теряю время, прокляла дверь и тем же путём побежала обратно.
Зубов обрадовался, что я одумалась, но у меня не было времени его разуверять.
Теперь единственный путь в киностудию лежал через горящий лифтовой холл. Поэтому я разрешила себе немного подумать, уж очень велика была ставка. Нейлоновую кофту и юбку-джерси я сбросила и взяла у уборщицы тёти Веры её рабочий халат; потом вылила на себя два ведра воды, снова обмотала лицо мокрой тряпкой, только щёлки для глаз оставила — на этот раз меня удерживали все, я вырвалась и крикнула, чтобы хорошенько прикрыли за мной дверь. Вот когда я порадовалась тому, что тренированная и сильная! Через холл я пролетела лихо, как когда-то на стометровке, которую бегала по первому спортивному разряду. Коридор студии был весь в оранжевом дыму, горели стены и ковровая дорожка, я прыгала по ней, как кенгуру; когда, спустя какие-то секунды, я ворвалась в первую попавшуюся дверь, полы халата уже вспыхнули — я успела сорвать и отбросить его; ожогов я ещё не чувствовала. От дыма бил кашель, страшно резало глаза, я подползла к окну, нащупала шпингалет и рнанула па себя. Сказочно прекрасное ощущение — свежий морозный воздух, я пила его, с каждым мгновеньем трезвея и наливаясь силами; хорошо, я не забыла прикрыть за собой дверь, огонь рыщет за свежим воздухом, как койка за мышью. Внизу, где-то на уровне седьмого этажа, пожарные работали с лестницы, я им что-то кричала и они мне кричали в ответ — что, убей, не помню. С правой от меня стороны, через два окна, на связанных шторах кто-то спускался, я присмотрелась — Валера, ассистент Сергея. Он должен был знать, где Саша! Я кричала ему, но голос мой сел, он меня не понимал, а скорее всего не слышал, — ведь было очень шумно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98