двое молодых бойцов у меня не выдержали, вижу — шатает, как пьяных, отправил их вниз отдышаться. Словом, жара была трудновыносимая, сам только тем я спасался, что совал ствол за шиворот и поливал себя, как капусту. Смешно, правда? И тут мне подвалила исключительная удача; Дед со звеном на подмогу явился! Сразу стало веселее: Дед — он сделан по спецзаказу, в огне не горит и в воде по тонет, видит сквозь самый чёрный дым и слышит, как летучая мышь. Если бы существовал знак отличия «Пожарный божьей милостью», я бы первый такой знак отдал Деду. Эталон! Будь у него высшее или хотя бы среднее специальное образование, носил бы твой свёкор полковничьи погоны и учил нас с Кожуховым уму-разуму. Когда в своё время Савицкий пытался присвоить Деду хотя бы первое офицерское звание, кадры подняли шум: «Он бином Ньютона решать не умеет, он в „пифагоровых штанах“ не разбирается!» Савицкий доказывал, что у Деда на плечах крепко сидит профессорская голова, но её кадры в расчёт не принимают, с неё нельзя сделать копию и подшить в дело. Так Дед и демобилизовался .таршиной… А ты знаешь, что он, не прочитавши ни единой книги по психологии, был лучшим психологом, которого я видывал? Не шучу и не преувеличиваю — лучшим, Савицкий не раз приходил к нему советоваться по кадровым делам один на один. Между тем Деду дана была власть лишь подбирать в своё отделение кадры газодымозащитников; казалось бы, ерунда, пустяк, а и жизни, Ольга, получается, что дело это по-своему не менее сложное, чем полководцу — подобрать себе штаб. По-своему, конечно, но принцип один и тот же: чтобы это был единый и нерушимый коллектив единомышленников, с полной взаимозаменяемостью. Ого, как Дед обкатывал на всех режимах того, кто просился к нему в отделение! Брал он, как говорят, «рисковых» ребят, то есть тех, кто не только не боялся риска, но в силу особенностей своей личности стремился к нему, находил в опасности, как пишут, источник острых и возвышенных чувств; с другой стороны, он терпеть не мог сорвиголов, которые стремились к риску исключительно для-ради острых ощущений: похвалы Деда удостаивался лишь тот, кто, с одной стороны, тушил и спасал достаточно смело, но, с другой стороны, тщательно оберегал при этом собственную шкуру. Нынче в литературу вошёл модный термин: «психологическая совместимость». Дед у себя достиг её стихийно, путём беспощадного отсева тех, у кого в плоть и в кровь не вошло великое чувство товарищества: «Один за всех, все за одного». А если к этому добавить, что каждый «знал свой манёвр» и в любой момент мог заменить другого, даже самого командира, то отделение у Деда было — пальчики оближешь, сладкий сон начальника караула. Дед никогда на своих ребят не кричал, даже когда они этого заслуживали: говорил негромко, спокойно, а чаще всего вообще объяснялся знаками, жестами. И лишь после пожара, когда возвращались в караул, выдавал каждому за его ошибки полной мерой.
Итак, на подмогу явился Дед, и у меня гора с плеч; наверное, к операции большого масштаба я был подготовлен лучше, но потушить холл, коридор и спасти людей — в этом Дед любому пожарному генералу сто очков вперёд даст. Фактически он принял руководство на себя: несколько слов, несколько жестов
— и его сорвиголовы в считанные минуты задушили из трех стволов огонь в холле, залили пеной метров пятнадцать коридора, и мы ворвались в «Несмеяну» как раз вовремя. Лучше бы, конечно, минуты на две раньше, но за счёт чего взять эти минуты? Не получилось раньше, и поэтому три женщины и Данилин, муж твоей подружки Клюквы, получили довольно сильные ожоги. «Несмеяна» уже горела, но, скажу тебе, Ольга, чистое золото твоя Клюква! Будь я молодой и холостой… эй, чего записываешь? Не поливай она с девчатами из тазиков двери и стену — огонь ворвался бы к ним минутой раньше, и тогда… Даже думать не хочется, что бы тогда с ними было. Они очень кричали, огонь уже хватал за пятки… Ну, поработали из стволов по огню, по людям, выводили и выносили, словом, пришли в самый раз, иначе было бы поздно, многие дыма наглотались, были без сознания. Ты между прочим отметь себе, что на пожаре в основном от дыма погибают, а не от огня… Двоих и я вынес, первую удачно, а со второй хлебнул горя, точнее сказать, не горя, а дыма. Запиши, что Чепурин совершил грубейшую ошибку, граничащую с головотяпством: несмотря на звуковой сигнал, предупреждающий о падении давления кислорода в баллоне до критического, я не успел своевременно спуститься вниз для замены баллона и минуту-полторы работал без КИПа, ну и наглотался, конечно, всякой дряни до одури. Помню, вынес ту, вторую, сбросил с себя боевку, уселся на пол и стал изображать инвалида первой группы. Где? В холле, в Ванином КИПе — с моим он побежал вниз, менять регенеративный патрон и кислородный баллон. Ты потом мне напомни, с КИПом у нас была связана одна пренеприятнейшая история… а ну её к черту, тень на весь гарнизон… Теперь об интересующей тебя детали. Когда я сбросил с себя боевку, то остался в одной тельняшке, и женщина, та, вторая, которую я нежно, или как он там написал, прижимал к своей груди… вот трепач! — эту деталь запомнила, доложила супругу: так, мол, и так, спас меня какой-то пожарный моряк. А супруг, как тебе известно, оказался не каким-нибудь хмырём, а директором универмага; навёл справки, выяснил мою личность и после пожара явился в больницу. Притащил апельсинов на целый детский сад, шоколаду, банку икры — видимо, он полагал, что я питаюсь, главным образом этими продуктами; значит, торжественно явился, речь произнёс, благодарил, жал руки и в качестве компенсации за понесённый мною ущерб при спасении его любимой жены предложил выкупить за наличный расчёт дублёнку, причём без всякой наценки — это он дважды и со значением повторил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98