Сведения, поступившие от тети Дуни, были почти что из первых рук, поскольку она находилась в дружественных отношениях со сторожем морга.
По наблюдению Надежды, тетя Дуня и сторож дружили не вдвоем, а втроем — третьей была бутылка. Но этот факт дела не менял — сведения были верными.
— Четверо их, — рассказывала тетя Дуня, — все насквозь простреленные. Парни, что привезли их, говорят — кровищи в ресторане, как на бойне! Девки-официантки от страха все уписались, один хозяин как огурчик, все ему нипочем.
— Китайцы живучие! — поддержала разговор Поросенко. — Что ему, косоглазому, сделается?
— А положила их всех баба! — торжественно выдала тетя Дуня.
— Не может быть!
— Вот те крест! Пришла, постреляла всех и ушла!
— А в живых-то кто-то остался? — полюбопытствовала Надежда. — Раненых много?
— Я про живых ничего не знаю! — ответила тетя Дуня. — Вот про покойников я тебе все точно скажу: один был там сильно крутой, при нем два бугая-телохранителя, их первых положили. Потом еще один мужик, который рядом был.
— Ужас какой! — вздохнула Поросенке.
— Не говори, девонька! — подхватила тетя Дуня. — И кому мы в смерти будем нужны? После смерти все одинаковые. Бедный ли, богатый, хозяин или холуй — все рядышком в морге лежат, в одном холодильнике…
Пришла сестра-хозяйка и вызвала тетю Дуню, а обитатели палаты занялись утренним туалетом в ожидании врача. После обхода Надежду услали на процедуры, а когда она вернулась, то застала в палате крик и оживление. Низенький мужичок в ватнике под присмотром сестры-хозяйки выносил из палаты тумбочку и столик.
— Не имеете права! — надрывалась Сырникова. — Я буду жаловаться главврачу!
— И так обойдетесь, не баре! — отлаивалась сестра-хозяйка.
Надежда тихонько осведомилась у Поросенке, что случилось, и получила ответ, что к ним подселяют четвертого человека, а чтобы поместилась кровать, нужно вынести тумбочку.
— И так невозможно спать от духоты! — орала Сырникова.
— Окно откройте! — невозмутимо отвечала сестра.
— Тогда дует!
— Здесь вам больница, а не курорт! — припечатала сестра и вышла из палаты, одержав полную победу в споре.
Надежда пожала плечами и согласилась: действительно, не курорт.
Принесли кровать, а для этого пришлось сдвинуть Сырникову ближе к двери. Потом тетя Дуня шлепнула на кровать продавленный матрац и белье, серое от частых стирок, после чего два студента приволокли в палату крупную девицу с загипсованной левой ногой и с превеликой осторожностью опустили ее на кровать.
Вообще парни что-то слишком суетились, и Надежда вскоре поняла почему. Девица устроилась на кровати поудобнее, обвела всех темными коровьими глазами и глубоко вздохнула:
— 0-ох!
Несмотря на сломанную ногу, от девицы просто веяло здоровьем и жизненной силой. Кожа у нее была гладкая, зубы белые без всякого «Орбита», густые темные волосы наспех сколоты узлом. От вздоха грудь ее приподнялась, и Надежда вспомнила монолог артистки Дорониной из одного старого фильма:
«У меня был медальон. Так он у меня не висел, он лежал горизонтально…»
Медальона у девицы не было, но в том, что он может лежать на такой груди горизонтально, можно было не сомневаться. Одним словом, от новой соседки по палате распространялась такая естественная, природная сексапильность, что в палате сразу стало ощутимо теснее.
Сырникова, разглядев девицу, издала разъяренное шипение, но пока промолчала.
Весь день в их палату совершалось нашествие мужчин.
Поглядеть на девицу — ее звали Любой — шли все: студенты и ординаторы, практиканты и хирурги из соседнего отделения, солидные немолодые врачи с курсов повышения квалификации, анестезиолог Алексей Федорович и даже больничный кот Скальпель.
Любка валялась на кровати в распахнутом халате, непрерывно что-то жевала и улыбалась всем визитерам одинаковой белозубой улыбкой.
К концу дня Надежда всерьез начала опасаться за здоровье Сырниковой, потому что та зеленела на глазах. К вечеру, когда в палате стало посвободнее, разразился скандал.
— И чего это тебя к нам подселили, — шипела Сырникова, — что ты за птица такая?
— Потому что мне нужен покой, — невозмутимо ответила Любка, — а там палата — десять человек, кто храпит, кто во сне кричит, ночью спать мешают.
— Относительно храпа, — вполголоса заметила Надежда и показала глазами на Поросенке, — не удивляйся ночью.
— Мне, может, тоже покой нужен, — не унималась Сырникова, — а теперь, по твоей милости, я у двери на сквозняке лежу! Вот напишу завтра главному заявление — тебя вообще в коридор выселят!
— Ага, разбежалась, — насмешливо проговорила Любка, — как бы тебе самой в сортире не оказаться. Юрику только попросить — они все сделают.
— И кто же такой Юрик? — полюбопытствовала Поросенке.
— Хахаль мой! — ничуть не смутившись, ответила Любка и показала маленький мобильный телефон. — Сказал: если что не так — сразу звонить ему, он завтра приедет, разберется. Вот, кстати, нужно сообщить, что в другую палату меня перевели.
Она набрала номер и пропела в трубку:
— Майора Голубца попросите, пожалуйста! Ах, домой ушел? Нет, ничего не передавайте, я завтра позвоню.
— Что ж ты ему домой не перезвонишь? — ехидно спросила Сырникова.
— Домой нельзя, — простодушно ответила Любка, — у него дома жена и теща…
— Ах, вот как? Ты, значит, у него в любовницах состоишь?
— А вам-то что? — хором удивились Надежда с Любкой.
— А то, что всякая шалава будет меня к двери двигать! — заорала Сырникова.
— Иди ты в задницу! — спокойно ответила Любка и полезла в тумбочку за шоколадным печеньем.
Сырникова по указанному адресу не пошла, но примолкла, и инцидент на некоторое время был исчерпан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13