Поэтому так изменилось отношение к нему обслуги, чутко, как барометр, определяющей влиятельность и перспективы руководящих работников.
* * *
Телефон молчал. Березкин посмотрел на часы. Была уже половина первого. Есть не хотелось, но он решил дойти до буфета и взять хотя бы кофе с бутербродом, чтобы вся эта сволочь не думала, что он испугался и отсиживается у себя в кабинете.
Надев решительное и волевое лицо, привычно подняв левую бровь, он прошел приемную, уловив в Ольгиных глазах прежний испуг и неизбежное любопытство, чеканя шаг, преодолел сто пятьдесят метров, отделявшие его кабинет от закрытого «председательского» буфета, сел за стол с мрачным и начальственным видом.
Официантка Лена появилась на третьей минуте. Это само по себе плохо. Слишком долго. Раньше она укладывалась в минуту. Но еще хуже было то, что она положила перед ним меню — выбирай сам.
Раньше она угодливо склонялась, придвигая податливый аппетитный бюст, и интимным полушепотом сообщала, что сегодня особенно хороша паровая осетрина, или грибочки, или судак орли. А сейчас — бросила на стол меню, стоит прямо, как Александрийская колонна, и ждет указаний.
Черт, черт! Никто не чувствует настроений и намерений руководства так, как эта челядь.
Что же творится, что происходит? Неужели все из-за дурацкой статейки, из-за публикации в газете? Да кто у нас обращает внимание на прессу? Вон, генпрокурора в порнофильме показали — и ничего! Компромат мерили чемоданами, взвешивали на грузовых весах!
— Кофе и бутерброд с бужениной! — бросил официантке. — Буженина свежая?
— Нормальная, — кинула, как рубль бомжу, и пожала плечами.
Ну, милочка, ты у меня долго не проработаешь! Вот кончится эта история, рассосется, и я лично позабочусь.., и о вахтерше тоже.., а может, потому и хамят, что знают — не рассосется?
Съел буженину, не почувствовав вкуса, вернулся в кабинет. Проходя через приемную, на всякий случай осведомился, не звонил ли Сам? Ольга испуганно помотала головой. Закрыл дверь, торопливо сбросил напряжение с лица, снова раскрыл папку.
И тут телефон зазвонил.
Алексей Игоревич едва не сорвал трубку в первую же секунду, так извелся от ожидания и неизвестности, но все же взял себя в руки, переждал три звонка, чтобы дать почувствовать свою занятость, два раза глубоко вдохнул и выдохнул, успокаиваясь, и, наконец, снял трубку.
— Березкин слушает.
— Я все знаю, — раздался в трубке незнакомый жаркий женский голос.
— Что? Кто? Кто это говорит? — забормотал Березкин, судорожно пытаясь припомнить, знаком ли ему этот голос. — Что вы знаете?
— Про Ивана Андреевича, — жарко прошелестело в трубке. — Ты думаешь, это сойдет тебе с рук? Ты меня оставил в нищете!
— Да кто это говорит?
— Ты — убийца!
— Что за чушь вы несете! — Березкин хотел бросить трубку, но не мог решиться, он пытался понять, что стоит за этим диким звонком?
Рука, державшая телефонную трубку, дрожала, но он не замечал этого, как не замечал и того, что его лоб покрылся мелкими капельками пота.
— Я знаю, что ты сделал это, — проворковал женский голос, — не сам, конечно, ты все делаешь только чужими руками, но все равно это — ты! И я могу это доказать, у меня есть убедительные улики!
— Кто вы, кто это говорит? — Березкин даже сам не узнавал своего голоса, таким он стал сиплым и растерянным.
— Ты знаешь, кто это говорит. Это Лика.
Ты оставил меня нищей. Иван был для меня всем. — В трубке послышался ненатуральный всхлип. — Смерть любимого человека ничем нельзя возместить, но помочь мне деньгами ты просто обязан!
— Господи, кто это? — повторял Березкин как заведенный. — Какая Лика? Я не знаю никакой Лики! И вообще, что за дикий разговор?
Я ровным счетом ничего не знаю о смерти Антонова!
— Еще как знаешь, — раздалось в трубке, — но в одном ты прав: этот разговор не телефонный. Я с тобой свяжусь. И запомни: если ты не поможешь мне, тебе уже никто не сможет помочь!
В трубке раздался сигнал отбоя. Березкин еще долго сидел за столом, тупо уставившись в яркий календарь на противоположной стене. Что происходит? Кто-то хочет с ним разделаться, но кто?
* * *
Лика проснулась от звонка. Последнее время она часто просыпалась от звонка, но, проснувшись, осознавала, что звонок ей просто приснился. После смерти Ивана Андреевича у нее что-то случилось с нервами. Раньше она даже не думала, что они у нее есть — нервы. Ей казалось, что все, кто на них жалуется, просто хотят выпендриться, привлечь к себе внимание, хотят, чтобы с ними носились, подавали лекарства, смотрели с жалостью и участием. Но теперь, после смерти богатого любовника и связанного с этим скандала, она сама стала вздрагивать, оборачиваться на улице: ей казалось, что кто-то смотрит ей в спину. И начались проблемы со сном. Ночью она долго не могла заснуть, смотрела ночные телевизионные каналы, даже стала читать, чего с ней раньше никогда не случалось. Засыпала только под утро и потом спала до полудня, а то и дольше, и просыпалась от звонка в дверь.
Проснувшись, в первый момент она думала, что пришел Иван Андреевич и нужно открыть ему… Но потом окончательно приходила в себя и вспоминала, что Антонова нет, он убит — и испытывала сложное противоречивое чувство. С одной стороны — освобождение: больше не будет его нездорового дряблого тела, скучных, жадных торопливых объятий, лживых похотливых глаз.
С другой стороны, ей чего-то стало не хватать… Ей хотелось связанного с Антоновым чувства значительности, влияния, почтительных улыбок ресторанной обслуги. Ей стало без Антонова просто скучно. Да и деньги, хоть он и давал ей довольно много, и у нее хватило ума кое-что откладывать, — тем не менее их было явно недостаточно, и скоро это уже станет настоящей проблемой…
Короче, Лика просыпалась и осознавала, что звонок в дверь ей просто приснился, а Антонова уже нет в живых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73