– переспросила Мари не своим, севшим, голосом. – Ты сказал – поласковее?
Губы ее искривились, как у обиженного ребенка, глаза же застыли, уставившись вдаль, словно там, за линией горизонта, она видела что-то ужасное. Вот она помотала головой, как будто стараясь избавиться от назойливого воспоминания, и закрыла лицо руками.
Серж одним прыжком оказался рядом, взял Мари за руки и заглянул в глаза. Очевидно, то, что он там увидел, ему очень не понравилось, потому что он притянул Мари к себе и забормотал что-то строго и вместе с тем нежно.
Борис не удержался и хмыкнул, за что получил удар в бок от Ванечки. Наконец черты лица Мари разгладились, она повернулась и окинула мужчин равнодушным взглядом, губы при этом попытались улыбнуться. Но при пустых глазах улыбка смотрелась как оскал гиены. Она достала папиросу дрожащей рукой.
Серж дал Мари прикурить и посмотрел на Бориса волком. Борис демонстративно пожал плечами.
– Стало быть, договорились, – твердо сказал Серж. – Вопрос дальнейшему обсуждению не подлежит. Мари с собой справится, верно, дорогая?
Мари промолчала.
– Итак, мы с вами познакомились, – подвел Серж итог разговора. – И сейчас разойдемся. О времени и месте следующей встречи вас своевременно предупредят…
Ордынцев хотел задать ему множество вопросов, но Серж неожиданно исчез, словно растворился в сыром промозглом воздухе парижской окраины. Борис удивленно завертел головой, но вокруг него не было ни души, как будто ему померещилась или приснилась встреча с этими странными и подозрительными людьми.
Он пошел вперед и через несколько минут оказался на той самой круглой площади, с которой началось его ночное приключение. По-прежнему тускло горели газовые фонари да светилось окошко кафе. Борис заглянул в него и увидел пустой маленький зал да все того же блондина за цинковым прилавком, меланхолично перетирающего несвежим полотенцем треснутые бокалы.
– Ну-с, Борис Андреевич, – мягким голосом проговорил Горецкий, – надеюсь, вы не в обиде за то, что я втравил вас в это сомнительное предприятие?
– Я сам принял решение, – уклончиво ответил Борис, – теперь назад пути нет. Тем более что за эту работу предлагают такие приличные деньги.
– Однако я чувствую некоторую ответственность… – Теперь голос Аркадия Петровича звучал нерешительно, что случалось достаточно редко, однако Борис не стал удивляться, его занимало сейчас другое.
Они выпили с Горецким кофе и теперь шли не спеша по набережной Сены мимо лотков букинистов. Дул легкий ветерок, пахло весенней водой и жареными каштанами.
– Вы, голубчик, представляете себе нынешнюю ситуацию в России? – спросил Горецкий и, не дождавшись ответа, продолжил: – К двадцать первому году в Советской России была полная разруха, причем по всей стране. В городах стояли фабрики и заводы из-за нехватки топлива, потому что рудники и шахты в Сибири были разрушены. Можете себе представить, что металла производили примерно столько, сколько выплавляли его в начале восемнадцатого века при Петре Первом!
Борис усмехнулся: профессор Горецкий в своем репертуаре, он обожает читать лекции. Ну да ладно, послушаем, всегда полезно узнать что-то новое…
– Рабочие были вынуждены покидать города и уезжать в деревню, чтобы не умереть с голоду, – продолжал Горецкий, – а в деревне тоже было не сладко. Вы слышали, надеюсь, о продразверстке? По всей провинции рыскали продотряды и отбирали подчистую у крестьянина весь хлеб. Крестьяне, возмущенные этими действиями, поднялись на вооруженную борьбу.
– Что ж они раньше не боролись? – угрюмо спросил Борис. – Когда грабить барские имения разрешали, им большевики нравились…
– Оставим это сейчас, – отмахнулся Горецкий, – я хочу обрисовать вам положение в России. Так вот, после восстаний на Украине, в Поволжье, на Кубани и в Сибири, а особенно под Тамбовом недовольство в армии вылилось в огромное восстание в Кронштадте. Оно шло под лозунгом «Советы без коммунистов!». Восстание подавили с большим трудом, часть участников расстреляли, остальные ушли по льду в Финляндию.
После этого большевики поняли, что при таких условиях власть им не удержать, и провозгласили НЭП – новую экономическую политику, то есть временную уступку частному сектору. Продразверстка была заменена продналогом, что позволило вздохнуть крестьянству, в городах расцвели пышным цветом всевозможные акционерные компании, тресты, появились частные магазины, мастерские и фабрики. Так что не удивляйтесь, вы найдете Россию совсем не такой, какой ее покидали.
У Бориса на языке вертелся вопрос, откуда же сам Горецкий все это знает, если не был в России больше двух лет, но он благоразумно промолчал.
Париж по ночам, кажется, совсем не спит. Ближе к утру только лихорадочнее блестят глаза женщин, болезненнее светят электрические фонари на оживленных улицах, живее разговаривают завсегдатаи ночных заведений, громче и развязнее смеются собственным не слишком умным шуткам.
В одно из таких заведений зашел во втором часу ночи плотный подвижный брюнет с густой щеткой усов на несколько кошачьем лице. Он устроился за столиком возле окна, который закрывала собой пыльная раскидистая пальма, хлопнул ладонью по мраморной столешнице.
Тут же возле него образовался гарсон – обычный парижский гарсон с прилизанными редкими волосами, густо смазанными бриолином, с кривым подозрительным носом, в несвежем белом фартуке.
– Мосье Жан! – проговорил гарсон, узнав посетителя. – Вы сегодня поздно! Вам как обычно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15