Глаза опухли. Временами она утыкалась в подушку, на которой лежал Лайт, и начинала что-то шептать. Поль поставил кипятиться чайник, а сам устроился в дальнем углу. Голос Мэгги терзал ему душу, но оставлять молодую женщину наедине с мужем он не хотел.
– Не надо умирать, Лайт. Не оставляй меня. Я не смогу жить годы и годы одна. Ты же обещал отвести меня на нашу гору. Там мы родим ребятишек и состаримся… Ты говорил… Когда мы умрем, то будем вместе, на нашей горе. Ты мое сердце, Лайт. Очнись и скажи мне, что я твое… сокровище. Я люблю тебя. Когда я зову, ты всегда приходишь и спасаешь меня. Я зову тебя сейчас. Пожалуйста, вернись ко мне.
Ее тихие слова лились и лились. Голос звучал сначала умоляюще, а потом все спокойнее и спокойнее. Поль почувствовал, что засыпает.
– У нас должен быть дом, и погреб, и колодец. Ты говорил, что зимой мы сможем весь день лежать под одеялами и любить друг друга, если нам захочется. Проснись, сердце мое… очнись, любимый. Твоя Мэгги здесь.
Когда Мэгги замолчала, Поль сразу перестал дремать. Он встал, зажег свечу, которую Эй оставила на столике около койки. Мэгги подняла голову и посмотрела на француза. В ее зеленых глазах светилось неземное спокойствие. Словно она была не здесь, а шла за своим возлюбленным в потусторонний мир.
– Миз Мак сказала, что в Лайта выстрелили из пистолета. У индейцев – луки или ружья. А у Эли – пистолет. Это стрелял Эли?
– Это была случайность, кочерыжка. Он…
– Говори, Поль, говори. Я не буду сердиться.
– Когда на нас напали делавары, Эли увидел, что из кустов высунулось дуло ружья, и выстрелил туда. Он не знал, что там Лайт.
– Эли не любит Лайта. Он говорил, будто мы с Лайтом не женаты.
– Он стрелял не в него. Откуда ты знаешь?
– Я знаю, что Эли за человек.
В этот момент вошел Эли с вьюками Лайта. Мэгги подскочила и набросилась на шведа с кулаками. От былого спокойствия молодой женщины не осталось и следа. Поль пытался ее удержать.
– Не мешай ей, Поль.
Вьюки упали на пол. Нильсен стоял неподвижно, покорно принимая удары ее маленьких кулачков, и даже не пытался прикрыть лицо. Не трогай вьюки Лайта!
– Я подумал, что тебе может… что-то понадобиться.
– Убирайся! Убирайся, не подходи к нему! Ты застрелил его из своего… гадкого пистолета!
– Я не хотел. Поверь мне. Я понятия не имел, что он может оказаться поблизости.
– Ты… лжец! Ненавижу! Кабан бородавчатый! Эй говорила, что на тебя… пули жалко. И это так…
– Я отдал бы все, лишь бы этого не случилось. Клянусь тебе.
– Он спас тебя, когда ты чуть не утонул и… Ты бы сдох, если бы не Лайт! Как собака! Зачем ты сделал это?!
Мэгги продолжала ругать его всеми гадкими словами, какие только могла вспомнить, и колотила Нильсена. Выбившись наконец из сил, она бросилась к койке, закрыла лицо руками и разрыдалась.
– Как он? – спросил Эли у Поля.
– Трудно сказать, – пожал плечами тот.
– Я побуду здесь. Пойди поешь.
– Она не хочет тебя видеть, mon ami. Из-за того, что ты здесь, она только сильнее расстраивается.
– Я хочу, чтобы она поняла: я не хотел стрелять в него!
– Сейчас она не поймет. Может, позже.
– Миз Мак что-нибудь сказала? Как она считает: он… будет жить?
– Мадам сказала, что пуля попала под ключицу и вышла из-под лопатки. Она хорошенько обработала рану уксусом и приложила к ней свое индейское снадобье. Это все, что она могла сделать.
– А его голова? Это серьезно?
– Когда очнется – узнаем.
Эли все-таки уговорил Поля немного отдохнуть. Мэгги снова ушла в себя. Она гладила Лайта по голове и шептала ему на ухо:
– Твое сокровище здесь, Лайт. Я буду рядом с тобой. Никто тебе ничего плохого не сделает. Хочешь, я тебе спою? Ты всегда улыбаешься, когда я пою.
Красавица запела. Нежно, ласково, словно колыбельную малышу.
Утро жизни быстро минет,
И наступит время снов.
Но и старость не страшна мне:
Ведь со мной твоя любовь!
– Это наша песня. Ты обещал мне, что будешь любить меня, когда мы постареем. Хочешь, я спою тебе «Храбрый Вольф»? Я знаю все слова.
Мелодичным голосом молодая женщина пела куплет за куплетом из баллады о Джеймсе Вольфе, о его любви к англичанке, которую он называл «моя драгоценная».
Допев эту песню, Мэгги сразу же начала следующую. Ее тихое горе рвало Эли сердце. Теперь он сам удивлялся тому, что думал, будто ее можно разлучить с Лайтом. Лайт был ее сердцем, ее душой.
Сейчас, слушая эти песни, Нильсен преисполнился жалостью к самому себе. Когда он был совсем маленьким, у него были дед и бабка. И мама. Но не было любви. Потом появился Поль. Но дружба не любовь…
А у Батиста Лайтбоди было все, что важно для человека.
Полюбят ли его, Эли, когда-нибудь так же сильно?
Пришла Эй с едой. Она встала у дверей, слушая, как поет Мэгги. Потом поставила тарелку на стол у кровати. Колеблющееся пламя свечи падало на неподвижное лицо Лайта. Казалось, Мэгги не видит никого, кроме возлюбленного.
– Ма велела мне подежурить ночью и проследить, чтобы он не начал метаться – иначе может снова открыться рана, – прошептала Эй, садясь на скамью рядом с Нильсеном.
– Мэгги твое присутствие будет приятнее всего.
– Она погибнет, если он… не поправится.
– Ему повезло, что кто-то так сильно его любит.
– Она знает, что это ты виноват?
– Поль ей сказал. Лайт спас мне жизнь: нырял под лодку, высвободил мне ногу, когда ее зажало корягой, а потом откачал меня. Теперь она жалеет, что я не умер.
– А ты чего от нее ждал? Спасиба?
– Оставь свои издевки, Эй. С меня на сегодня больше чем достаточно.
– Тебе и правда худо, да?
– Я бы отдал руку, чтобы этого не случилось.
– Ты ужинал?
– Я не хочу есть. Он скоро очнется?
– Не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73