Килбери указал ему на окна комнаты на втором этаже, а затем на свободное местечко рядом с седаном “шевроле”. Эдди, осторожно пятясь, поместил машину чуть ли не вплотную к “шевви”. Еще раз Килбери указал ему на окна, еще раз сверился со своими часами, еще раз напомнил Ломаксу, как он ценит его услуги. Эдди подумал о деньгах: тысяча долларов за два часа работы. Недурно. Он вытащил фотоаппарат, зарядил пленку, проверил выдержку и диафрагму. Килбери нервно следил за его манипуляциями, глаза его метались от камеры к окнам комнаты на втором этаже. На него было больно смотреть. Он начал говорить о своей жене, о том, как ладно они жили. Почему, ну почему ей было нужно связываться с тем типом?
Ломакс слушал его и не сводил глаз с ряда машин, стоявших перед ним. В руках он держал камеру.
Дверцы стоявшего рядом “шевроле” он не замечал. Дверца эта медленно и бесшумно приоткрылась всего в трех футах позади него. Мужчина в черном свитере с высоким воротником и в черных перчатках сидел скрючившись в “шевроле” и ждал. Когда на автостоянке наступила полная тишина, он прыжком выскочил из машины, рванул на себя левую заднюю дверцу “линкольна” и трижды выстрелил в беззащитный затылок Эдди. Глушитель на стволе не дал звукам выстрелов вырваться наружу.
Эдди Ломакс навалился на руль. Он был мертв. Килбери выбрался из “линкольна”, пересел в “шевроле” и вместе с убийцей укатил в ночь.
18
После трех дней изгнания из своих келий, дней, которые невозможно поставить в счет, дней, полных рождественской индейки, ветчины и клюквенного соуса, отдохнувшие и помолодевшие юристы фирмы “Бендини, Ламберт энд Лок” возвратились в свою крепость на Фронт-стрит, горя желанием мстить. Мстить праздности, оторвавшей их от самого святого – от работы. К половине восьмого утра стоянка рядом со зданием была плотно уставлена машинами. С привычным комфортом расположившись за своими тяжелыми столами, люди галлонами поглощали кофе, размышляли над деловой перепиской и документами, яростно и неразборчиво бормотали в свои диктофоны. Лающими голосами отдавали приказы секретаршам, клеркам, младшему персоналу, лаяли друг на друга. Можно, конечно, было услышать вежливое “Как Рождество?” в коридорах или около кофеварок, но такая ни к чему не обязывающая болтовня считалась дешевкой, к счету ее не подобьешь. Стрекот пишущих машинок, телефонные звонки, голоса секретарш – все сливалось в победный рокот чеканящего свою звонкую продукцию монетного двора, освободившегося наконец от цепких чар Рождества. Оливер Ламберт шел по коридорам и с удовлетворением улыбался, вслушиваясь в мощное крещендо крепнущего с каждым часом благосостояния фирмы.
В полдень Ламар вошел в кабинет и склонился над столом – Митч с головой ушел в изучение условий сделки по нефти и газу в Индонезии.
– Пообедаем?
– Нет, спасибо. Я выбился из графика.
– Как и все мы. Я-то думал, мы сбегаем в ресторанчик на Фронт-стрит, перехватим чего-нибудь поострее.
– Я воздержусь. Спасибо.
Ламар скосил глаза на дверь, наклоняясь ниже к Митчу с таким видом, будто хотел сообщить ему нечто исключительной важности.
– Ты ведь помнишь, какое сегодня число?
Прежде чем ответить, Митч все же посмотрел на часы.
– Двадцать восьмое.
– Именно. А ты знаешь, что происходит каждый год в двадцать восьмой день декабря?
– Ты опорожняешь кишечник?
– Да. А что еще?
– Хорошо, я сдаюсь. Что еще?
– Сейчас, в это самое время, все компаньоны сидят на пятом этаже в столовой, готовясь отобедать жареной уткой и французским вином.
– Вином? В обед?
– Да. Это чрезвычайный случай.
– Ну-ну?
– Они будут обедать час. А потом, когда Рузвельт и Джесси Фрэнсис уйдут, Ламберт запрет дверь. Соберутся все компаньоны. Только компаньоны, видишь ли. И Ламберт подведет финансовый итог года. Прозвучит имя каждого компаньона и общая сумма заработанных им для фирмы денег. Затем будет названа сумма чистой прибыли фирмы, оставшейся после вычета всяких издержек. Затем они поделят весь пирог с учетом вклада каждого компаньона.
Митч был весь внимание.
– И?
– И в прошлом году средний кусок пирога весил триста тридцать тысяч долларов. Предполагают, что в этом году он будет еще весомее. Пирог увеличивается из года в год:
– Триста тридцать тысяч, – медленно повторил Митч.
– Да. Это в среднем. Лок получит что-то около миллиона, Виктор Миллиган – чуть поменьше.
– А что слышно насчет нас?
– Нам тоже отрежут по кусочку. По маленькому. В прошлом году это составило около девяти тысяч, в среднем. Зависит от того, как долго ты здесь работаешь, и от твоих показателей.
– Можно нам пойти и посмотреть?
– На это зрелище они не продали бы билет и президенту. Считается, что они проводят секретное совещание, но в фирме давно уже все знают об этом. После обеда информация уже начнет просачиваться.
– Когда происходит голосование? Я имею в виду, когда они будут выбирать в новые компаньоны?
– При прочих нормальных условиях это должно произойти сегодня. Но, как говорят, в этом году нового партнера может и не быть – из-за Марта и Джо. По-моему, первым на очереди стоял Марти, а за ним шел Джо. Так что теперь они могут год-другой подождать.
– А кто следующий в списке?
Ламар выпрямился и гордо улыбнулся.
– Ровно через год, начиная с сегодняшнего дня, мой друг, я стану компаньоном фирмы “Бендини, Ламберт энд Лок”. Следующий в списке – я; так что не становись у меня на пути!
– А я слышал, что это будет Мэссинджил, выпускник Гарварда, кстати говоря.
– У Мэссинджила нет ни шанса. Я намерен следующие пятьдесят две недели закрывать счетами по сто сорок часов еженедельно, и эти птички сами слетятся ко мне, чтобы умолить меня стать их компаньоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123