Он может услышать ее слова, а может и пропустить все мимо. Или он услышит только то, что ему хотелось бы слышать, так что она должна быть предельно осторожна.
– Никто не может заставить тебя говорить.
– И хорошо.
– Но судья может отправить тебя назад в ту же самую камеру, если ты не заговоришь.
– Назад в тюрьму?
– Именно.
– Не понимаю. Я же ничего плохого не сделал, черт побери, а меня засадили в тюрьму. Я просто понять этого не могу.
– Все очень просто. Если, я подчеркиваю, если судья Рузвельт прикажет тебе отвечать на определенные вопросы и если ты откажешься, тогда он может обвинить тебя в неуважении к суду, поскольку ты не ответил, ослушался его. Но я никогда не слышала, чтобы одиннадцатилетнему ребенку предъявляли такие обвинения. Вот если бы ты был взрослым, то тогда тебя по этому обвинению можно было бы посадить в тюрьму.
– Но я же маленький.
– Верно, и все-таки я не думаю, что он тебя отпустит, если ты откажешься отвечать на вопросы. Понимаешь, Марк, закон тут весьма ясен. Человек, обладающий информацией, имеющей важное значение для уголовного расследования, не имеет права скрывать эту информацию из-за боязни за собственную жизнь. Иными словами, ты не имеешь права молчать, потому что боишься за себя и свою семью.
– Довольно глупый закон.
– Я тоже не очень с ним согласна, но это никого не интересует. Таков закон, и тут не делается никаких исключений, даже для детей.
– Значит, меня бросят в тюрьму за неуважение к суду?
– Весьма вероятно.
– А мы можем подать в суд на самого судью или что-то еще сделать, чтобы меня оттуда вытащить?
– Нет. Подать в суд на судью нельзя. Кстати, судья Гарри Рузвельт очень хороший и справедливый человек.
– Жду не дождусь, когда с ним познакомлюсь.
– Уже недолго осталось.
Марк погрузился в размышления. Его стул равномерно ударялся спинкой о стену.
– Как долго я просижу в тюрьме?
– Ну, если предположить, что тебя туда отправят, то скорее всего до тех пор, пока ты не выполнишь указание судьи, то есть пока ты не заговоришь.
– Ладно. А если я решу не говорить? Как долго я просижу? Месяц? Год? Десять лет?
– Я не могу ответить на этот вопрос, Марк. Никто не знает.
– И судья не знает?
– Нет. Если он отправит тебя в тюрьму за неуважение к суду, я сомневаюсь, чтобы он представлял себе, как долго тебе придется там пробыть.
Они надолго замолчали. Он провел три часа в камере у Дорин, и не так уж там было плохо. Он видел фильмы про тюрьмы, где банды дрались друг с другом, устраивали в тюрьме погромы и убивали доносчиков заточками. Там охранники пытали заключенных. Заключенные нападали друг на друга. Голливуд не жалел красок. Но там, куда попал он, было не так уж плохо.
Итак, какие у него есть варианты? Дома нет, их домом теперь стала палата 943 в больнице Святого Петра. Но он не мог выносить мысли о матери, сидящей там рядом с Рикки.
– Вы с мамой моей говорили? – спросил он.
– Пока нет. Поговорю после слушания.
– Я беспокоюсь о Рикки.
– Ты хочешь, чтобы твоя мама присутствовала на слушании? Ей надо бы быть там.
– Нет. У нее хватит забот и без этого. Мы с этой путаницей сами разберемся.
Она дотронулась до его колена, ей хотелось плакать. Кто-то постучал в дверь, и она громко сказала:
– Одну минутку.
– Судья готов, – последовал ответ.
Марк глубоко вздохнул и посмотрел на ее ладонь у себя на коленке.
– А не могу я просто воспользоваться Пятой поправкой?
– Нет. Ничего не получится, Марк. Я уже об этом думала. Ведь вопросы будут задаваться не для того, чтобы обвинить тебя в чем-то. Их цель – получить информацию, которая, возможно, у тебя есть.
– Не понимаю.
– Ничего удивительного. Слушай меня внимательно, Марк. Я постараюсь все объяснить. Они хотят знать, что сказал тебе Джером Клиффорд перед смертью. Они будут задавать тебе конкретные вопросы, касающиеся событий непосредственно перед самоубийством. Они спросят тебя, говорил ли тебе Клиффорд что-нибудь о сенаторе Бойетте, и если да, то что. Ни один из твоих ответов никоим образом не свяжет тебя с убийством сенатора Бойетта. Понял? Ты к этому не имеешь никакого отношения. И ты не имеешь никакого отношения к самоубийству Джерома Клиффорда. Ты никаких законов не нарушал, понял? Тебя не подозревают ни в каком преступлении или плохом поступке. Тебя не могут ни в чем обвинить на основании твоих ответов. Поэтому ты не можешь спрятаться за Пятой поправкой. – Она помолчала, внимательно глядя на него. – Понял?
– Нет. Если я не сделал ничего плохого, то почему меня забирают полицейские и сажают в тюрьму? Почему я сижу здесь, дожидаясь слушания?
– Ты здесь потому, что они думают: ты знаешь что-то важное, а, как я уже говорила, каждый человек должен помогать правоохранительным органам в ходе расследования.
– Все равно это глупый закон.
– Возможно. Но сегодня нам его не изменить.
Он наклонился вперед, и стул наконец встал на все четыре ножки.
– Мне надо кое-что знать, Реджи. Почему бы мне просто не сказать им, что я ничего не знаю? Почему я не могу сказать, что мы с Роми говорили о самоубийстве, о рае и аде и о всем таком?
– Соврать?
– Да. Все получится, поверьте. Никто не знает правды, кроме меня и Роми. И вас. Так? И Роми, да благословит Господь его душу, уже ничего не скажет.
– В суде нельзя врать, Марк. – Она произнесла это как только могла искренне. Сколько часов она провела без сна, стараясь найти ответ на этот неизбежный вопрос. Как же ей хотелось сказать: “Да! Именно так! Соври, Марк, соври!” У нее все болело и руки тряслись, но она была тверда: – Я не могу позволить тебе врать в суде. Ты же будешь под присягой, значит, должен говорить правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143